Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер Страница 29

них, или когда их несправедливо арестуют, они обнаруживают то же самое негодование, ту же самую решимость сопротивляться нападающим, произносить те же самые обвинения в насилии, те же самые громкие требования возмездия, как и самые строгие защитники естественных прав людей. Для объяснения такой непоследовательности они утверждают, что чувства, обнаруживаемые таким образом, не более как результат постепенно приобретенного убеждения, что известный род действий имеет последствия благодетельные, а от другого рода происходит зло. Симпатии и антипатии, которые порождаются таким образом, обнаруживаются, по их мнению, в виде любви к справедливости и ненависти к несправедливости. Против этого предположения выше сделано было возражение, что столь же благоразумно было бы заключить, что голод происходит от убеждения в пользе еды или что любовь к детям происходит от желания поддержать род человеческий!

Все это приводит к забавному результату: оказывается, что позиция, на которой расположились эти философы и с которой они с таким самодовольством осыпали противников сарказмами, есть не что иное, как мина, предназначенная теми же противниками для уничтожения обширного сооруженного на ней здания ложных заключений. Принцип «наибольшего счастья для наибольшего числа людей» – этот принцип, имеющий такой солидный вид, ждет только того, чтобы к нему поднесли свечу, и вот происходит взрыв, и он разражается поразительным заключением, что все люди имеют равное право на счастье – заключением несравненно более революционного и нивелирующего свойства, чем все те, на которые они нападали с таким презрением[25].

Итак, мы видим, что инстинкт личных прав постоянно обнаруживается во мнениях и учреждениях; далее мы находим, что попытка объяснить его указания приобретенным опытом приводит к нелепости; наконец, оказывается, что основные правила тех, которые резче всех отвергают его существование, не что иное, как другого рода проявления того же инстинкта. Мы имеем самые сильные доказательства его существования, какие только можно иметь – они основаны на свидетельствах всех партий. Во всем этом мы находим достаточное оправдание для того, чтобы считать его существование удовлетворительно доказанным.

§ 4. Можно задать такой вопрос: для чего нужно чувство, которое бы побуждало людей требовать свободу действий, необходимую для надлежащего упражнения способностей, и которое бы заставляло их противодействовать нарушениям этой свободы? Разве для этого недостаточно побуждений со стороны отдельных способностей, которые требуют деятельности и не могут быть иначе удовлетворены? Нет потребности в особенном побуждении, когда все остальные возбудители вместе должны заставлять человека делать то же самое.

Это возражение вовсе не так значительно, как оно кажется. Если бы при отсутствии предположенного здесь чувства каждая отдельная способность в свою очередь побуждала своего обладателя противиться ограничению ее сферы действий, то не оказалось бы все-таки никакого стимула для воспрепятствования ограничения свободы такой способности, которая находится в инертном состоянии и требует, чтобы оставлено было незанятое поле для ее будущей деятельности. Можно возразить, что для того, чтобы защитить подобную способность, достаточно сознания, что будут иметь место случаи, когда такая свобода сделается для нее необходимой. Такое возражение очень благовидно, но оно несогласно с фактами. После исследования мы увидим, что не каждая отдельная способность одарена необходимой для нее предусмотрительностью и заботится о будущем своем удовлетворении; напротив, мы находим, что забота об удовлетворении в будущем всех способностей вообще составляет дело свойств, исключительно для этого предназначенных. Чтобы разъяснить себе этот предмет, мы еще раз обратимся к сравнению с инстинктом приобретения. Мы видим, что инстинктивное стремление к пище, к одежде, к жилищу и многие другие инстинкты, для удовлетворения которых служит собственность, не в состоянии побудить к накоплению имущества, необходимого для постоянного их удовлетворения, в случае отсутствия инстинкта приобретения. Каждый из этих инстинктов, когда он возбужден, заставляет принимать меры к его удовлетворению в настоящем, но не побуждает накоплять средства для его обеспечения в будущем. Чтобы побуждать к этому человека, необходима известная доля инстинкта приобретения, который требует собственного своего удовлетворения и только по этому случаю обеспечивает средства к удовлетворению других инстинктов. То же самое имеет место и по отношению к свободе действий. Мы показали, что каждая отдельная способность не заботится об обеспечении себе необходимого для ее удовлетворения запаса; точно так же она не стремится к обеспечению для себя свойственной ей сферы деятельности. Для накопления общего запаса, необходимого для человека, существует особая способность; точно так же существует особая способность для обеспечения необходимой человеку сферы деятельности. Отношение, в котором эти две способности находятся ко всем прочим, может быть, всего яснее выразится, если мы скажем, что назначение одной из этих способностей состоит в том, чтобы скопить материал, над которым все прочие способности могут упражнять свою деятельность, а назначение другой способности заключается в охранении свободы движения, посредством которой материал собирается и потребляется.

§ 5. Инстинкт личных прав – это инстинкт чисто своекорыстный, который побуждает каждого человека требовать и защищать лишь свою собственную свободу деятельности. После этого остается еще разрешить вопрос: откуда берется у нас понятие о правах других людей?

Путь к разрешению этого сомнения открыт Адамом Смитом в его «Теории нравственных чувств»; цель этого сочинения заключается в том, чтобы показать, что надлежащее направление в нашем поведении по отношению друг к другу обеспечивается способностью, которой отправление заключается в том, что она возбуждает в каждом существе те же самые ощущения, какие обнаруживаются окружающими; эта способность порождает в человеке настроение чувств, однородное со страстями, одушевляющими других, или, как выражается Смит, «производит сочувственные ощущения»; короче сказать, это – способность, которую обыкновенно называют симпатией. Для объяснения, каким образом проявляется этот деятель, он приводит случаи вроде следующих: «Люди слабого сложения, с чувствительными нервами жалуются, что при виде ран и нарывов, которые показываются нищими публично на улицах, они испытывают неприятное ощущение и что-то вроде зуда в соответствующих частях их собственного тела». «При виде больных глаз люди самого крепкого сложения часто ощущают весьма чувствительную боль в собственных глазах». «Наша радость при освобождении от страданий интересующих нас героев трагедий и романов такая же искренняя, как и наша печаль при виде их страданий; наше сочувствие к их бедствиям настолько же действительно, как и наше участие в их счастье». «Мы чувствуем стыд при виде грубых и наглых поступков другого человека, хотя он сам, по-видимому, вовсе не понимает неловкости своего поведения».

К этим фактам, приведенным Адамом Смитом, можно присовокупить много других, столь же убедительных: люди – в особенности женщины – вздрагивают и вскрикивают при виде случившегося с другими; люди, не привыкшие к хирургическим операциям, падают часто в обморок, если они при них присутствуют. Между