Возвращение в Терпилов - Михаил Борисович Поляков Страница 14

за детский сад! Ни образования нормального ты через интернет не получишь, ни работу не найдёшь. Текстики разве на фрилансе лабать, да переводы делать. Ну ещё редко-редко программирование или бухгалтерия какая. И мало того, что конкуренция огромная и нужны определённые способности, так ещё и запросто к этим занятиям не подступишься. Требуются начальные инвестиции – на оплату обучения, на транспорт, на какое-то питание… Из пятнадцати тысяч, да когда у тебя семья, да дети малые, да долги – попробуй удели! Но главное, повторяю, депрессия. Человеку, чтобы расти, почва нужна! А у него нищета, забитость да безысходность с самого, может быть, детства. Пронзительная, звенящая тоска повседневности! Вот так побьётся-побьётся в капкане, да и начинает потихоньку горе заливать.

– Тоска повседневности, – насмешливо цокнул языком Францев. – Какой слог, сколько пафоса! Сознайся, дружище, – он подступил к молодому человеку и фамильярно взял его под руку, – ведь Гёте снова начитался?

– Не твоё дело, – как-то по-детски неловко, широким круговым движением вырвался Саша. – Ответить есть что?

– Да есть… – снисходительно усмехнулся Францев. – Вот ты говоришь – «чтобы расти…» Не о том думаешь…

– А о чём надо?

– О принципе. О том – нужен ли вообще этот твой рост.

– Как это? – изумился Саша.

– Да вот так. Ванька-дворник, если хочешь знать, со своими тупостью, ленью и водкой в тысячу раз счастливее тебя с твоими неугомонными поисками да нравственными метаниями. И если говорить совсем начистоту, то ото всех этих свобод, демократий, а иже с ними – карьерных лестниц и образований большинству один вред.

– Ага, надо безропотными тупыми скотами оставаться, какими мечтают нас правители видеть, – саркастически хмыкнул Саша. – Сидеть на диване в майке-алкоголичке, в быдло-ящик пялиться на любимого вождя и не дай-те Боже к чему-то стремиться.

– А почему бы и нет, – устало пожал плечами Францев, закидывая ногу на ногу. – Это скотство – как раз абсолютно естественное состояние средней человеческой особи. Неестественно, напротив, бежать, задрав штаны, к твоей грёбаной лучшей жизни. Ни одна война столько людей не изувечила, сколько сия светлая мечта. – Он взял со стола авторучку, щёлкнул несколько раз колпачком и лениво швырнул обратно на стол. – Хотят‑то все, а могут – единицы, – Что ты на меня так вылупился, не понимаешь? Ну вот желает какой‑нибудь быть большим начальником, да волей природа обделила, хочет стать певцом, а голоса‑то и нет, стремится изобретениями прославиться, да мозгами не вышел. А тут ещё лень‑матушка наша русская. И что в итоге? Разочарование, трагедия и деградация. Это же у нас на каждом шагу. Вот она твоя свобода выбора на практике-то! Тут пару месяцев назад скандал был, не слышал? Высмеивали одного профессора, лингвиста‑востоковеда, который предложил организовать у нас касты по образцу древнеиндийских. В какой касте родился, в той и пригодился. Нет ни роста, ни падения. Сразу ясно – чего в жизни можно достичь, а чего невозможно по определению. Нищеброд из Марьино не будет завидовать «Бентли» миллионера – он знает, что его потолок – кредитный «Фокус», миллионер не будет на яхту миллиардера пускать слюни, он тоже своё место понимает. И никаких бессмысленных и ненужных страстей. Тишь, благодать, всеобщее счастье. По-моему, хорошая идейка, а?

– Ага, хорошая! – побагровел Саша. – Кастовая система и феодализм! Человека развивать надо, воспитывать, чтобы он мог разыскать в себе искру, способную просиять для всего мира, а ты ему вместо того тюрьму предлагаешь! И для чего? В конечном итоге просто ради спокойствия богатых, чтобы те не волновались за свои бабки.

– Ну и это тоже, – пожал плечами Францев. -Так что тут несправедливого? Богатые – лучшие люди страны. Заслужили…

– Лучшие люди? – прыснул Саша. – Эти?!

– Ну а что?

– Да то, что богатые – наш всеобщий позор!

– О, попёрла коммуняцкая логика!

– Да причём тут коммуняцкая? Самая обычная! Страсть к излишествам во все времена считалась чем-то ненормальным, разве нет? Мы ведь называем больными или тупыми тех, кто много жрёт, пьёт, колется, тащит в дом всякое ненужное барахло ну или накупает столько еды, сколько никогда не схавает. Но вот, блин, в силу какой-то нашей всеобщей недоразвитости чувака, держащего на своём банковском счету миллиард долларов, мы почему-то уважаем! Мало того, ещё и предоставляем ему верховную власть над собой, становясь заложниками его психических проблем! В результате болезненная алчность несчастных утырков становится причиной войн и разоряет целые народы, травит миллионы людей, лишает их самых элементарных средств для жизни, убивает , наконец, планету…

– Опять галиматья,– зевнул Францев, тянясь к забренчавшему телефону. – Что? Петренко? Нет, не я писал. Стопорова наберите, – отрывисто бросил он в трубку. – Короче, ужасы капитализма, загнивающий Запад и прочая хрень, – обратился он уже к Саше.

– Ничего ты не понял… – отмахнулся молодой человек. – А что, нет ужасов? – вдруг с ядовитой усмешкой поинтересовался он.

– Ужасы-ужасами, а в погоне за богатством созданы великие произведения искусства, построены прекрасные здания, изобретены чудеса техники…

– Чушь! Ради одних денег… Стал бы Микеланджело писать свои полотна, когда мог бы стать капиталистом. Стали бы Гюго с Толстыми свои романы клепать, когда порнографические книжки всегда шли из-под полы лучше? А вот алчность – да, создавала весь сор и грязь! Вот хоть наш город если взять… –     Валька! Валентин! – протянул он растопыренную пятерню к Милинкевичу. – Помнишь, ты писал об этом чудаке на букву «м» из «Горзеленхозстроя»? Напомни, как его звали?

– Сколько раз, Саша, я просил тебя не тыкать мне и обращаться по имени-отчеству… – угрюмо упрекнул Милинкевич.

– Ага, сам ты мне «ты», а я буду перед тобой на «вы» расшаркиваться?

– Да я ж тебя старше вдвое!

– Ну не важно! Так помни…те?

– Помню… – буркнул Милинкевич. – Глушкевич его фамилия.

– Вот! Глушкевич! – торжественно произнёс Саша. – Вот где жадность во весь рост: всё украл, что можно, даже канализационные люки на дачу себе утащил! Вот, Борь, твой прекрасный идеал и замечательные результаты, даваемые жадностью!

– Это другое… – отмахнулся Францев. – Ничего ты не понимаешь, а твоя картина мира…

– А что моя картина? Почётче твоей! Смотри – у меня – классовая теория, у меня – ясное осознание процессов, движущих обществом. А у тебя? Какая-то расплывчатая галиматья: нелепое имперство с вульгарным пониманием истории, а сверху ещё и тупорылой ломброзовщиной насыпано. Рубить вас надо, рубить с плеча! Фактами, математикой, наукой! Возвращать в реальность из этого вашего летаргического сна, в котором вы видите сны времён начала 19-го века!

– Ох, ну что за чушь… – лениво оборвал Францев.

– Ага, дрогнул! – торжествовал Саша.

– Нет, ты лучше скажи, как там твоя идея? Доработал великую мысль?