Рабочий. Господство и гештальт; Тотальная мобилизация; О боли - Эрнст Юнгер Страница 54

те суммы, на которые можно было бы приобрести виноградник или загородный дом, сегодня расходуются на автомобиль, жизнь которого продлится всего несколько лет. Вместе с натиском товаров, порождаемым лихорадочной конкуренцией, неизбежно множатся и каналы, по которым всасываются деньги. Эта мобилизация денег имеет своим следствием возникновение системы кредитов, которая отмечает все до последнего пфеннига. Случается, что люди живут буквально в рассрочку и, стало быть, экономическое существование представляется непрерывным покрытием кредитов в счет работы, записываемой авансом. Этот процесс в гигантских размерах отражается в военных долгах, за сложным финансовым механизмом которых скрывается конфискация потенциальной энергии, взимание процентов с невообразимой добычи, поставляемой рабочей силой, — и нисходит вплоть до частного существования единичного человека. Далее, следует упомянуть стремление придать имуществу формы, которым присуща все меньшая завершенность и способность к сопротивлению. Сюда относятся превращение остатков феодальной собственности в частную собственность, своеобразная замена индивидуальных и общественных резервных фондов выплатами страховки и, прежде всего, — разнообразные нападки, которым подвергается роль золота как символа ценности. К этому присоединяются формы налогообложения, которые придают имуществу своего рода административный характер. Так, после войны домовладельцев сумели сделать своего рода сборщиками податей для финансирования программ нового строительства. Этим частным атакам соответствует генеральное наступление на последние уголки экономической безопасности в форме катастрофических инфляций и кризисов.

Эта ситуация уже потому ускользает от какого бы то ни было экономического урегулирования, что подчиняется другим законам, нежели законы экономические. Мы вступили в ту фазу, когда расходы превышают доходы и когда становится совершенно ясно, что техника не относится к ведению экономики, подобно тому как рабочего нельзя постичь в рамках экономического способа рассмотрения.

Быть может, при взгляде на вулканические ландшафты технической битвы у кого-нибудь из ее участников мелькнула мысль, что такого рода расходы слишком огромны, чтобы их можно было оплатить, и бедственное положение даже держав-победителей, состояние всеобщей военной задолженности дают тому подтверждение. Та же мысль напрашивается и при рассмотрении состояния техники вообще. Какими бы способами и в какой бы мере мы ни улучшали и ни умножали технический арсенал, это непременно приведет к подорожанию хлеба.

Мы вступили в процесс мобилизации, который отличается ненасытным характером, который пожирает людей и средства, — и это не изменится до тех пор, пока идет развертывание этого процесса. Лишь по его завершении может идти речь как о порядке вообще, так и об упорядоченной экономике, то есть о контролируемом соотношении расходов и доходов. Лишь безусловное постоянство средств, какую бы форму они не принимали, способно свести необузданную конкуренцию к конкуренции естественной, как она наблюдается в царствах природы или в пределах ушедших в историю состояний общества.

Здесь вновь обнаруживается единство органического и механического мира; техника становится органом и отступает как самостоятельная власть в той мере, в какой возрастает ее завершенность и тем самым ее самоочевидность.

Лишь постоянство средств создает возможность для закономерного регулирования конкуренции, как оно осуществлялось по регламентам гильдий и торговым уставам, и как оно уже сегодня предусматривается концернами и государственными монополиями, правда, безуспешно, так как изменчивы и подвержены непредсказуемым атакам именно сами средства. При постоянстве же средств прежние расходы обернутся сбережениями, которые сегодня поглощаются необходимостью все большего ускорения.

Становится также очевидно, что лишь после этого может зайти речь о мастерстве, а именно тогда, когда искусство будет состоять уже не в переходе от одного предмета обучения к другому, а в доведении умения до совершенства. Наконец, вместе с изменчивостью средств исчезнет и мастеровой характер технического пространства, и это приведет к тому, что сооружения станут структурированными, устойчивыми и поддающимися расчету.

53

Здесь мы затронем область конструктивной деятельности, в которой влияние устойчивости средств, какую бы оно ни принимало форму, становится гораздо более отчетливым. Мы уже касались понятия органической конструкции, которая в отношении типа предстает как тесное и лишенное противоречий слияние человека с находящимися в его распоряжении инструментами. В отношении самих этих инструментов об органической конструкции можно говорить тогда, когда техника достигает той высшей степени самоочевидности, какая свойственна анатомическому строению животных или растений. Даже в том эмбриональном состоянии техники, в котором мы находимся, нельзя упускать из виду стремление не только к повышенной рентабельности, но и к эффективности, связанной со смелой простотой линий. Мы по опыту знаем, что ход этого процесса доставляет наивысшее удовлетворение не только рассудку, но и зрению, — причем происходит это с той непреднамеренностью, которая характерна для органического роста.

Высшая ступень конструкции предполагает завершение динамически взрывного отрезка технического процесса, который находится в одинаковом противоречии, правда, лишь мнимом, как с естественной, так и с исторической формой. Поэтому в нашем ландшафте есть фрагменты, которые оставались для глаза чужеродными на протяжении сотни лет. Вид железной дороги хороший тому пример, в противоположность, скажем, воздухоплавательным средствам. То, насколько сокращается разница между органическими и техническими средствами, можно, впрочем, и не без основания, уловить с помощью одних только чувств по мере того как на них обращает внимание искусство. Так, даже натуралистический роман лишь спустя десятилетия начинает считаться с фактом существования железных дорог, тогда как не видно такой причины, которая заставила бы эпос или даже лирическое стихотворение отказаться от созерцания полета. Вполне можно помыслить такой род языка, на котором о боевых самолетах говорили бы так же, как о запряженных колесницах Гомера; и планирующий полет может послужить сюжетом менее пространной оды, чем та, в которой воспевается бег на коньках. Правда, этому должен быть предпослан и иной человеческий род; мы затронем это подробнее, когда будем рассматривать отношение, в котором тип находится к искусству.

Вступление в органическую конструкцию ознаменовано тем, что форма некоторым образом воспринимается как уже знакомая, а взор постигает, что она обязательно должна иметь именно такой, а не какой-либо иной вид. В этом отношении остатки акведуков в Кампанье соответствуют такому состоянию технической завершенности, которое у нас еще не наблюдается, — не зависимо от того, являются ли наши сегодняшние сооружения более эффективными, или нет. В присущем нашему ландшафту мастеровом характере заключена причина того, что мы не можем отважиться возводить постройки на тысячу лет. Поэтому даже самые внушительные строения, порожденные нашим временем, лишены того монументального характера, который является символом вечности. Это можно было бы показать вплоть до мельчайших деталей, вплоть до подбора строительных материалов, — между тем для подтверждения достаточно окинуть взглядом любое здание.

Причину этого явления следует искать не в том, что наша строительная техника находится в противоречии со строительным искусством. Отношение между ними, скорее, таково, что строительное искусство, как любой род мастерства, требует завершенной