Музыка как предмет логики - Алексей Федорович Лосев Страница 16

3.

В качестве примера для опытного переживания музыкального самопротивоборства может служить почти всякое живое выявление музыкального переживания, в том числе и приведенные нами выше описания. Но специально для иллюстрации музыкального самопротивоборства не мешает привести то описание состояний сознания по поводу cis-moll’ного квартета Бетховена, которое мы находим у Рих. Вагнера. Вагнеру эта музыка представляется как бы

«одним из дней жизни подлинного Бетховена в связи с его глубочайшими внутренними переживаниями».

Все, что есть в этой музыке, есть просто Бетховен; все это колдовство есть просто игра; гений усмехается сам себе; все, клубясь, стремится в бездонную пучину, все это – само с собой, само против себя, само для себя, само в себе и – в бездне.

«Довольно длинное вступительное adagio, – самое скорбное из всего, что когда-либо было выражено в звуках, – я бы назвал пробуждением на рассвете того дня, который „на всем своем унылом протяжении ни одному желанию исполниться не даст, ни одному“. Но в то же время это есть покаянная молитва – совещание с Богом, преисполненное веры в вечное добро. – Взор, обращенный внутрь, видит утешительное явление, понятное только ему (allegro 6/8), и желание обращается в дивно-грустную игру с самим собой: глубочайшее сновидение пробуждается в отраднейшем воспоминании. И вот художник, в сознании своего искусства, словно приготовляется (короткое переходное allegro moderato) к волшебной работе; вновь оживившуюся силу присущего ему чародейства он заставляет действовать (andante 2/4) с целью приворожить появившийся прелестный образ и затем без устали восхищается этим блаженным показателем полной душевной невинности, направляя на него преломленные лучи вечного света и тем придавая своему видению все новые и новые, неслыханные формы. – И мы как будто уже видим, что художник, нашедший в самом себе глубокое счастье, устремляет теперь свой взор, несказанно прояснившийся, на внешний мир (presto 2/2): этот мир снова перед его глазами, как в Пасторальной симфонии. Все освещено внутренним счастьем художника. Он словно сам прислушивается к звукам тех явлений, что воздушно и вместе грубовато движутся перед ним в ритмическом танце. Он глядит на жизнь и, по-видимому, обдумывает (небольшое adagio 3/4), как бы ему самому сыграть танец для этой жизни: короткое, но сумрачное размышление, – словно он погрузился в глубокий сон своей души. Один взгляд – и артист снова увидел суть мира: он пробуждается, проводит рукой по струнам и начинает играть такой танец, какого мир никогда еще не слыхивал (allegro finale). Это – танец самого мира: дикое веселие, мучительная жалоба, любовный восторг, высшее блаженство, печаль, ярость, сладострастие и горе; сверкают молнии, грохочет гром. И над всем этим – чудовищный музыкант, который все и вся покоряет и связует, – все и вся гордо и уверенно в вихре и водовороте направляет в бездонную пучину: он усмехается на самого себя, – ведь для него это колдовство было только игрой. – Ночь подает ему знак: его день свершен».

(Р. Вагнер, «Бетховен»).

5. Основоположение на основе ratio agendi чистого музыкального бытия.

d) Музыкальная воля и субъективное бытие.

1.

Третий вид необходимости привел нас к утверждению механической последовательности и обусловленности в царстве субъективного бытия. Третий вид необходимости предполагает уже данным субъективное бытие и его существенное отличие от бытия объективного. Новым является для нас, в наших основоположениях, таким образом, именно это противостояние субъекта и объекта.

Последовательность причины и действия вообще в музыке мы уже осветили в третьем основоположении. Значит, если есть какое-нибудь следование действия за причиной субъекта, то это следование происходит в виде сплошного и бесформенного самопротивоборства. Однако новое, что вносится в это основоположение соображениями, почерпнутыми из ratio agendi чистого музыкального бытия, есть именно этот коэффициент субъектности. Какова роль его в чистом музыкальном бытии?

Четвертое основоположение. Чистое музыкальное бытие есть всеобще-нераздельное и слитно-взаимопроникновенное самопротивоборство субъект-объектного единства (вернее, безразличия, единичности).

2.

Только с этим четвертым основоположением мы получаем первую более или менее законченную концепцию абсолютной музыки. До сих пор наши основоположения говорили о музыке в том же роде, как мы могли бы говорить о пространстве, физической материи, вообще о бытии объективном. Какую бы характеристику мы ни давали чистой музыке, все-таки первые три основоположения лишь меняют характер объективного бытия пространства и физической материи, не меняя самого принципа объективности. Однако все это является настолько же недостаточным, насколько раньше мы видели его необходимость. Не ощутивши в музыке своеобразного слития с объективным бытием субъекта, мы не можем понять и сформулировать, может быть, самое интимное и центральное в музыке.

3.

Неповторима и неуничтожима субъектная индивидуальность. Ее нельзя получить ни из каких составных частей. Я не состою ни из каких частей. Не только мое тело, множественное и многосложное, не есть мое «я», мой субъект, но также и многосоставленность моей душевной жизни не есть обязательная принадлежность моего «я». Как бы сложна ни была моя жизнь, но я – всегда я, мое имя всегда говорит о моей неменяющейся и нераздельной сущности. Я – во всех своих переживаниях, поступках, мыслях и жизни, но я – абсолютно прост, неделим, во всей сложности – один и неповторим, абсолютно индивидуален и не имею частей, не состою из них.

Не может быть никакой истинной философии без отчетливого чувства своеобразия субъективного бытия или, лучше сказать, субъектного. Индивидуальность и простое вещное свойство – две совершенно несводимые друг на друга категории; субъектное и объектное – абсолютно различны в своей онтологической природе. Осилить эту противоположность при непосредственном их сравнении – немыслимо, не дано, неисполнимо. Осилить эту противоположность можно только лишь на почве концепций иных планов бытия.

4.

И вот, чистое музыкальное бытие есть план глубинного слияния субъектного и объектного бытия. Мы должны здесь иметь в виду не субъективистически-психологистическое растворение музыкального объекта в недрах процесса личных переживаний, равно как и не простое уничтожение субъекта в угоду объектного безразличия. Нет, в абсолютном музыкальном бытии именно присутствует субъектное бытие со всей своей невыразимой и абсолютно простой качественностью; здесь именно присутствует и объектное бытие со всем своим предметным обстоянием и качеством объектности.

Музыкальное бытие потому так интимно переживается человеком, что в нем он находит наиболее интимное касание бытию, ему