Некрофилия: психолого-криминологические и танатологические проблемы - Юрий Миранович Антонян Страница 25

которое отвечает потребностям рода. Вряд ли это чувство носило биологический характер, скорее всего, оно передается с помощью воспитания и архетипических психологических механизмов, но трудно переоценить его значение в формировании цивилизации, особенно нравственности, а также в консолидации сообществ. Конечно, здесь не имеется в виду возникновение чувства вины в результате восстания сыновей против деспотического отца, его убийство и пожирание согласно довольно упрощенной гипотезе 3. Фрейда. Напротив, есть основания полагать, что названное чувство формировалось очень длительное время, включая всю праисторию человечества. Первобытные верования и религии играли в этом главенствующую роль.

В аспекте рассматриваемых проблем следует подчеркнуть амбивалентность отношения человека к богу, божествам и т. д.: с одной стороны, это любовь к ним и поклонение, а с другой — страх, вражда, даже ненависть и гнев за ниспосланные ему страдания и лишения, о чем роптал и вольнодумец Иов. В возникновении и закреплении чувства вины основная роль принадлежит первой стороне отношений, но и вторая отнюдь не безразлична, поскольку она усиливает психологическую зависимость от божественных существ, делая ее крайне жесткой. Но подобная зависимость может существовать лишь до определенного предела. По его достижении начинается бунт богоборчества и отрицание самой идеи бога. Страдание есть подход к смерти и потому носит некрофильский характер.

Человек вообще полностью в безвыходном положении, он всегда и во всем виноват уже с момента рождения, точнее, даже с момента зачатия. Мы, отмечал А. Шопенгауэр вслед тысячами богословов, как дети греховных отцов уже греховными приходим в мир и наше существование бедственно и кончается смертью только потому, что мы обречены постоянно искупать грех. Это именно то, что в христианстве называется греховной природой человека. Поэтому жизнь человека есть постоянное искупление вины, а этот мир — место покаяния наподобие исправительных учреждений, о чем писали еще древние философы, а из христианских отцов Церкви — Ориген. В истинном, правильно понятом христианстве наше существование понимается как следствие вины, проступка, греха[33].

Наличие в бессознательном чувств вины, стыда и страха заставляет человека все время стараться и пытаться что-то сделать, многократно возобновляя свои попытки. Чувство вины напрямую связано с подавлением гнева, что можно видеть на примере отношений с богами: люди, которые испытывают по отношению к ним гнев, не могут в то же время переживать в связи с ними чувство вины. По наблюдениям А. Лоуэна, подавление гнева подрывает в теле добрые чувства и приятные ощущения. Вместо них человек испытывает смутное беспокойство и ощущение того, что все идет не так, как надо. Наличие у человека чувства, что дела идут плохо или неверно, — психологическая основа для возникновения у него чувства вины. Невозможно чувствовать себя в чем-то виноватым, если человек «внутри», в глубине своего «Я» чувствует себя хорошо. У многих людей, особенно депрессивно-мнительного и ригидного склада, ведущих отчужденный образ жизни, вера в бога очень часто сопровождается непреходящим чувством вины.

Но нет никакой изначальной (первоначальной) виновности, вины: ни вины самого наличного бытия, ни вины просто потому, что человек живет, вступая с окружающими в самые разнообразные отношения. Вину человека обоснованно можно констатировать лишь в случае совершения им проступка — не иначе, но он может испытывать это чувство, даже не допустив такого проступка. Подобное произойдет, например, если субъект не уверен в моральной безупречности своего поведения и оно вызывает у него сомнения, если его посещают мысли и желания, осуждаемые нравственностью, или если он по своему психологическому складу очень тревожен и склонен везде усматривать свою вину. Разумеется, некоторые люди, совершив тягчайшие преступления, не испытывают никакого чувства вины, они вообще не склонны ставить перед собой нравственные проблемы, в частности, потому, что из-за этого разрушается их система самоприятия и самозащиты, в целом даже их самость, которая включает сознательный и бессознательный компоненты психической субстанции.

Это совсем не означает, что чувство вины играет важную роль в формировании нравственности (в онтогенезе и филогенезе) и регуляции поведения людей. Однако Г. Маркузе полагал, что «материальный и интеллектуальный прогресс ослабил силу религии настолько, что она не может быть достаточным объяснением чувства вины. Агрессивность, повернутая против «Я», угрожает стать бессмысленной: индивид, лишенный возможности уединения и, следовательно, способности сопротивляться манипулированию, не обладает достаточным «мыслительным пространством’’, для того чтобы развить в себе противостояние своему чувству вины, чтобы жить с собственной совестью. Его «Я» сжалось до такой степени, что многообразные антагонистические процессы между «Оно», «Я» и «Сверх-Я» не могут развернуться в их классической форме. Тем не менее вина остается; нам кажется, что она становится качеством скорее целого, чем индивидов, — коллективной виной за подвластность казенной системе, которая расходует и сберегает материальные и человеческие ресурсы по своему усмотрению»[34].

Эти важные положения нуждаются в некоторых комментариях.

Во-первых, соглашаясь в принципе с тем, что материальный и интеллектуальный прогресс действительно ослабил силу религии, все-таки нужно отметить наличие даже в западном мире весьма значительной группы верующего населения. Чувство вины у них может детерминироваться их верой в бога. Кроме того, не следует забывать, что это чувство изначально создано именно религиозными представлениями и поэтому несет на себе их печать.

Во-вторых, представляется важным указание Г. Маркузе, что противостояние чувству вины есть собственная совесть. Однако собственная совесть есть в том числе и продукт чувства вины. Этим чувством проделан извилистый путь, оно распространялось и распространяется не только на бога, божеств и др., но и на родных и близких, на родину, на усопших и на некоторые иные объекты. Можно предположить, что чувство вины по отношению ко всем им росло и крепло наряду с таким же чувством по отношению к божественным персонажам. Но именно последним принадлежала ведущая роль, поскольку от высших сил зависели счастье и благополучие родных и близких, родины, посмертное существование умерших и т. д.

В-третьих, Г. Маркузе, по-видимому, прав, что существует коллективная вина за подвластность казенной системе, она же может возникнуть за действия данной социальной группы, например национальной или религиозной. Но если есть коллективная вина, то существует и индивидуальная, и нужно знать, в чем заключаются та и другая. Наверное, обе представляют собой негативные переживания того, что человек или группа подчиняются внешним социальным институтам (системам) в ущерб себе, в силу чего не могут в должной мере реализовывать себя, делают то, что не следовало бы делать. Коллективную вину за подвластность казенной системе можно понимать и как общественную ответственность за