Один год из жизни Уильяма Шекспира. 1599 - Джеймс Шапиро Страница 49

Сойдя на берег, путь он держит в Лондон.

Так мысли скор полет, что вы теперь

Представить можете, что он в Блекхите,

Где лорды домогаются нести

Его погнутый меч и шлем измятый

Пред ним по городу. Но Гарри, чуждый

И гордости, и чванства, не согласен:

Всю славу, почести и восхваленья

Он богу отдает.

Шекспир также подчеркивает, что Генрих появляется в Лондоне подобно римскому триумфатору:

Лорд-мэр и олдермены в пышных платьях,

Как римские сенаторы, идут;

За ними вслед толпой спешат плебеи

Навстречу Цезарю-победоносцу. ( V, Пролог )

Говоря о римском прошлом (и одновременно о своей эпохе), Шекспир ничего не придумал — все это он видел вокруг себя. Лондонский Тауэр, как тогда считали, построил сам Цезарь — так, по крайней мере, говорили путешественникам. Шекспир повторяет эту мысль в «Ричарде III», явно сомневаясь в ее правдивости. Когда маленький принц Уэльский задает Бекингему вопрос о Тауэре: «Его воздвиг, как будто, Юлий Цезарь?», тот отвечает: «Начало Юлий Цезарь положил, / Но крепость перестроена позднее» (III, 1). Разумеется, для государства такая точка зрения была выгодна, и потому даже в 1576-м Уильям Лэмбард, хранитель записей и документов лондонского Тауэра, все еще придерживается этой версии. Было принято считать, что и в церемониале, и в архитектуре англичане напрямую следуют имперскому Риму. Эта идея прекрасно сочеталась с другой — о том, что Англия, Новая Троя, была основана Брутом Троянским, племянником Энея.

Нигде так не подчеркивалось родство древнего Рима и Англии, как при дворе Елизаветы. Посетителям Вудстока рассказывали, что дворец был построен «во времена Юлия Цезаря». Гости дворца Нонсач с интересом рассматривали его фасады из белого камня, «расписанные историями из жизни древнего Рима». «Ворота внутреннего двора украшали каменные барельефы трех римских императоров». В Гринвиче хранился бюст Юлия Цезаря. Во время визита в Хэмптон-Корт Шекспир и актеры его труппы, возможно, видели на стенах зала, рядом с покоями королевы, «гобелены, расшитые золотом», на которых «изображена история убийства Юлия Цезаря, первого римского императора». Более того, «у дверей стояли, словно живые, три статуи императорских сенаторов в исторических костюмах», так что гости дворца на мгновенье переносились в далекое прошлое. Но кем же видели себя посетители — заговорщиками или свидетелями гнусного политического убийства? На двух эффектных шпалерах, изображавших торжественные события в Хэмптон-Корте, также был изображен Цезарь — «Добродетель торжествует над силами любви» и «Слава торжествует над смертью». Обе они созданы под впечатлением от поэмы Петрарки «Триумфы». В начале века их купил кардинал Вулси, и они висели в Хэмптон-Корте до тех пор, пока Генрих VIII не отобрал у него этот дворец так же, как и Уайтхолл. Шпалеры не раз привлекали внимание таких поэтов, как Джон Скелтон, который в одном из стихотворений восторженно пишет, что весь мир любуется триумфами Цезаря и Помпея. Судьба Цезаря и его историческое наследие, безусловно, занимали воображение англичан.

Злободневность трагедии, в которой религиозная проблематика переплелась с политикой, стала очевидной зрителю уже с первой сцены — после рассказа о триумфах Юлия Цезаря. Начало пьесы полифонично — оно вбирает в себя все важнейшие темы. Задолго до знакомства с основными героями — Цезарем, Брутом, Антонием и Кассием — в разговоре с народом двух второстепенных персонажей звучат основные вопросы: разве сегодня праздник? и если так, то какой же — государственный или религиозный? Честолюбивый Цезарь приобрел власть незаконно или его непримиримые противники все преувеличивают? Правы ли трибуны, полагая, что народ стал жертвой манипуляции?

В следующей сцене Шекспир наконец знакомит зрителя со всеми основными героями, хотя многие из них не произносят в этот момент ни единого слова. Трибуны уходят, и на сцене тут же появляются Цезарь, Антоний, Кальпурния, Порция, Деций, Брут, Кассий, Каска и прорицатель. Позже, когда Марулл и Флавий вернутся, подтвердятся их самые большие опасения. Цезарь начинает разговор о праздничных обрядах Луперкалий, упоминая в том числе и о священном беге. При этом он просит Кальпурнию встать на пути Антония, чтобы тот коснулся ее рукой во время бега: «…ведь старцы говорят, / Что от священного прикосновенья / Бесплодие проходит» (I, 2). Намек вполне очевиден — Цезаря волнует вопрос о наследнике (кстати сказать, не самый уместный для республиканского Рима, где династическая преемственность была упразднена). У Плутарха сказано, что загадочный праздник Луперкалий, связанный с очищением общества, ритуальным жертвоприношением и поражением врагов, был в то же время залогом незыблемости Рима. Шекспир играет этими смыслами; поднимая вопросы церковного и общественного характера, он обращается к истокам самого жанра трагедии, укорененного в древних мистериях с их религиозными культами, кровавыми жертвоприношениями и общественными традициями. Ритуалы Луперкалий как нельзя лучше подходят для пьесы, главное действие которой — убийство Цезаря.

В этой же сцене зритель узнает о том, что в разгул веселья Антоний предлагает Цезарю корону. Каска рассказывает Бруту и Кассию, не принимавшим участие в празднике, о поведении Цезаря: «…ему предложили корону, и когда ему поднесли ее, то он отклонил ее слегка рукой, вот так; и народ начал кричать». Дважды после этого Антоний предлагал Цезарю корону, вернее, по словам Каски, «даже и не корону, а, скорее, коронку». Цезарь при этом «едва удержался, чтобы не вцепиться в нее всей пятерней». Когда Цезарь отказался и на третий раз, «толпа орала, и неистово рукоплескала, и кидала вверх свои пропотевшие ночные колпаки, и от радости, что Цезарь отклонил корону, так заразила воздух своим зловонным дыханием, что сам Цезарь чуть не задохнулся». Опять же, эта сцена двусмысленна: Цезарь действительно отвергает корону? Или же Каска прав: Цезарь страстно ее желает?

У Плутарха сказано, что коронация была спланирована заранее; Шекспир предпочел утаить это. Придя на форум, Антоний «протянул Цезарю корону, обвитую лавровым венком»:

В народе, как было заранее подготовлено, раздались жидкие рукоплескания. Когда же Цезарь отверг корону, весь народ аплодировал. После того как Антоний вторично поднес корону, опять раздались недружные хлопки. При вторичном отказе Цезаря вновь рукоплескали все. Когда таким образом затея была раскрыта, Цезарь встал со своего места и приказал отнести корону на Капитолий. Все было тщательно продумано: по договоренности Цезарю аплодировали лишь несколько его сторонников. Однако им не сразу удалось воодушевить толпу. Цезарь сделал все, что в его силах, однако скоро понял: толпа хлопает лишь тогда, когда он отказывается от короны.