Уроки Толстого и школа культуры. Книга для родителей и учителя. Монография - Виталий Борисович Ремизов Страница 88

«Во всех веках и у всех людей ребенок представлялся образцом невинности, безгрешности, добра, правды и красоты. Человек родится совершенным […] Родившись, человек представляет собой первообраз гармонии, правды, красоты и добра» (8, 322).

Написав эти слова в 1862 г., Толстой остался верен им до конца жизни.

Понятия разума и любви как проявления в человеке Божественных начал, свободы воли и силы духа в мире Толстого тесно взаимосвязаны и являются составляющими жизни, взятой в ее беспредельности и извечном движении. Именно жизни, а не сущего, где есть, как считал Толстой, всё: рождение и смерть, добро и зло, насилие и кротость…

Вот некоторые из многочисленных примеров, в которых раскрывается сущность жизни через наиболее дорогие толстовскому сердцу понятия:

Из Записной книжки Толстого 1878 г.:

«Свобода есть сама жизнь» (48, 349).

Из дневников и писем 1890-х годов:

«Вчера так ясно было, что жизнь здесь есть не что иное, как прояление здесь в этих формах наибольшего, Божеского совершенства» (53, 124).

«[…] Любовь есть Бог, есть сама жизнь, т. е. то Божественное, что есть в человеке, и эта любовь, которая заключена в человеке, стремится расшириться. Вот это-то движение жизни мы и чувствуем в себе. И единственное средство для любви проявлять и расширять себя есть правда» (69, 197)

«Дает эту жизнь, т. е. объединяет все то, что составляет меня, любовь, т. е. я люблю все то, что составляет меня и по времени и по пространству» (53,62).

«[…] Радость жизни есть необходимое условие любви к Богу» (88, 253).

«[…] Разум, сознание не есть случайное одиночное явление, а что это есть одна из учреждающих сил мира и высшая» (63, 409).

Обладая духовной силой разума и Божественной силой любви, человек обладает и свободой выбора. Он может направить или не направить свои усилия на служение Богу. Значит, есть мера нравственной ответственности перед судом действительности, перед судом времени и поколений.

Опору для нравственного поведения человека в мире Толстой видел в вере. Он много размышлял над тем, что есть сущность веры. Порой в отчаянии мог написать «Нет державы в Боге». Но как великий мудрец мира, он знал твердо, что без веры (не слепой, а разумной) нельзя жить:

«[…] верить значит не то, чтобы доверять всему тому, что мне выдают за истину о мире и Боге и т. п., а значит верить в то, что сила, произведшая и пославшая меня в этот мир, есть сила благая и разумная» (65, 33).

«Зачем вера, зачем Бог, Христос, учение истины, если можно не любить. Да пропади все […] вся моя земная жизнь. Если я должен разделиться с любовью» (66, 29).

Трагические, а для кого-то и кощунственные слова. Но Толстой ведь и в самом деле так чувствовал, так видел и понимал мир. Степень его восприимчивости окружающего, его сострадательности крайне высока. Судите сами:

«Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок» (53, 12).

Для обыденного сознания подобные настроения кажутся запредельными, нечеловеческими. Однако в этом высказывании Толстого, как и в предыдущем, нет трагического отчаяния, есть боль за рядом живущего и потребность верой и правдой служить Богу и истине.

Благая сила должна вести к благой цели. Благая цель требует благих средств ее достижения. Казалось бы, все так просто и ясно. Но именно эту проблему — цели и средств — человечество в целом и человек в частности по сей день не могут решить. Поистине гордиев узел.

Толстой попытался его разрубить и предложил обществу пойти по пути христианского непротивления злу насилием. Не ответить злом на зло. Вместо насилия употребить усилие. Гордыню укротить смирением. В художественной типологии и педагогическом наследии Толстого место «наказания и насилия» занимает Усилие. Оно и есть главный способ решения проблемы.

«УСИЛИЕ ВАЖНЕЕ ВСЕГО. ВСЯКОЕ МАЛЕНЬКОЕ УСИЛИЕ: ПОБЕДИТЬ ЛЕНЬ, ЖАДНОСТЬ, ПОХОТЬ, ГНЕВ, УНЫНИЕ. ЭТО ВАЖНЕЙШЕЕ ИЗ ВАЖНОГО, ЭТО ПРОЯВЛЕНИЕ БОГА В ЖИЗНИ — ЭТО КАРМА, РАСШИРЕНИЕ СВОЕГО Я» (53, 153).

Усилие изо дня в день совершает ребенок, открывая для себя мир и отыскивая свое место в нем. Усилие совершает учитель, чтобы отыскать путь любовного и гармоничного общения с детьми. Усилием, а не мечом и пожаром решаются все спорные вопросы между людьми и их верованиями, народами, странами.

«Вполне согласен с вами, — писал Толстой в одном из писем своему современнику, — по двум главным пунктам: во-первых, что нравственность должна быть основой прогресса, и, во-вторых, что нравственность истинна только тогда, когда она выражается в усилии установить органическое единство общества, как вы это называете, или — установить Царство Божие на земле, как выражаю я то же самое. […] …это совершенно новый и более возвышенный взгляд на социализм» (66, 33).

Критерий нравственности, защищаемый Толстым, настолько высок, что и сегодня для большинства людей он кажется абсурдным. Но одно неоспоримо: нравственность не может быть предметом купли-продажи. Толстой часто напоминал современникам то место из Евангелия, где Христос без каких-либо колебаний утверждал:

«Но да будет слово ваше: да — да; нет, нет; что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5, 37).

Следуя примеру Христа, Толстой шел по пути нравственного ригоризма в вопросах определения нравственного критерия жизни:

«Признание жизни каждого человека священной, — писал он в трактате „Царство Божие внутри вас“, — есть первое и единственное основание всякой нравственности» (28, 246).

Толстой понимал, как далеко человечество от идеала. Более того, он меньше всего возлагал надежды на общественные преобразования, видя слишком много препятствий на этом поприще. Но, веря в Божественную природу человека, он верил и в возможность его каждодневных усилий в деле нравственного совершенствования, зная при этом, как долог и тернист путь к нравственному противостоянию.

«Все требования добра могут быть не посильны человеку, кроме одного, которое всегда в его власти: исповедовать истину. Поднять 50 пудов, сдержаться от гнева, похоти, может быть, невозможно человеку, но не лгать он всегда может. И потому в этом главное требование христианства» (52, 122–123).

Раздумывая над сущностью человеческой природы (истоки жизни) и проблемой идеала (цель жизни), Толстой пристально всматривался в причины нравственного падения человека и социальных трагедий. Ему казалось, что главная из них — власть тела над духом, «власть тьмы».

В ребенке, по крайней мере, в раннем детстве, нет конфликта между телесным и духовным, отсюда — гармоническая уравновешенность.

«Смотрю, — пишет Толстой, — на веселость, смелость, свободу, царственность молодых людей и еще больше детей. В нас, стариках, наши грехи смирили нас, застлали ту Божескую силу, которая