Погребальные обряды и культ предков. От завета Одина и некромантии до упырей и похорон Ярилы - Владимир Яковлевич Петрухин Страница 8

к дверям, затем возлагали на него венок, рядом ставили сосуды с маслом и благовониями. У дверей вешали ветвь кипариса – в знак того, что в доме покойник; здесь же располагали сосуд с водой, принесенной из чужого дома, чтобы ею могли омыться те, кто прикасался к телу. Мертвых в Древней Греции принято было оплакивать. Однако позже законы Солона запретили чрезмерное проявление скорби, царапанье лица, раздирание одежд, приглашение наемных плакальщиков и т. п., потому что это считалось варварством. (Впрочем, даже австралийцы-аборигены сдерживали скорбь, особенно когда она доходила до разрушения жилища умершего.) Погребение в античную эпоху совершалось на третий день (позже этой традиции следовали христиане). Причем вынести тело нужно было до восхода солнца, чтобы светило не осквернилось видом трупа.

Похороны и кремация сосуществовали как у греков, так и у римлян. Сын умершего должен был собрать кости из погребального костра, положить их в урну и закопать в могиле, над которой устанавливалась стела-надгробие. В знак грядущей кровной мести перед убитым ближайший родственник нес копье, которое затем вонзали в могилу (о копьях мы еще будем говорить в связи с героями саг).

Кладбища, или некрополи, в Античности должны были располагаться вне жилых кварталов вдоль дорог, так как считалось, что гробницы внутри города оскверняют его. Законом регулировалось и устройство памятников, например запрещалось возводить роскошные сооружения. Археолог Гордон Чайлд (1892–1957) писал, что уровень цивилизации можно измерить по тому, сколько сил общество тратило на сооружение погребальных памятников, а сколько – на повседневный быт и удобства. Гробницы древнеегипетских царей были гораздо роскошнее их дворцов.

После очистительных обрядов участники погребения собирались на поминальный пир, хозяином которого считался покойник. Усопшего должны были поминать добрым словом и превозносить его заслуги. На третий и девятый дни яства полагалось приносить на могилу, где дополнительно совершались возлияния. Поминания происходили также в день рождения покойного, 30-го числа каждого месяца и в пятый день месяца боэдромион – общий поминальный день.

Поминальными считались второй и третий дни антестерий. Общее веселье первого дня – «дня открытия бочек», подразумевающего возлияния, – прерывалось, поскольку, согласно поверьям, покойники возвращались в свои дома. Третий день именовался «днем горшков», поскольку для покойников и духов преисподней (кер) выставляли горшки с кашей из разного зерна, что опять-таки означает панспермию, подобную славянской кутье. При совершении возлияний на могилах произносили уже ранее цитированное заклинание: «Ступайте прочь, керы, антестерии миновали!» Несмотря на то что умершие отождествлялись с керами, злыми духами, их просили уйти из мира живых так же, как славяне выпроваживали родичей-«дедов».

В Древнем Китае, согласно древнейшему собранию гимнов «Шицзин» (II, VI, 5), предков, явившихся на жертвенный пир, встречали и провожали музыкой, а наряду с яствами в изобилии подавалось вино.

У римлян в календарные праздники в мир живых приходили духи маны. Их имя подразумевало «добрых» предков, хотя эти выходцы с того света могли оказаться также злобными. Покровителями домашнего очага и хозяйства считались лары (гении).

В дни календарной активности предков семейство собиралось возле очага, а глава семьи ночью выходил из дома, чтобы бросить им горсть вареных бобов. Возможно, это «кормление» было в том числе оберегом от вторжения мертвецов, которым предстояло пересчитать рассыпавшиеся бобы.

Умершие предки участвовали в похоронах и сопровождали покойника к погребальному костру. Их изображали актеры в масках. Один из них шел впереди гроба и копировал внешность и жесты умершего, потому что вскоре тот должен был присоединиться к манам.

Биритуализм: кремация и ингумация в балтославянской традиции

Для погребальной обрядности славян и родственных им балтов I и начала II тысячелетий н. э. в той или иной мере был свойствен биритуализм – сочетание или чередование обрядов кремации (трупосожжения) и ингумации (погребения в могиле). Более того, биритуализм характерен и для погребальных практик их предков – культурно-исторических общностей, которые предшествовали выделению балтийских, славянских, кельтских и других этнических общностей, а также «древнеевропейцев» – носителей так называемых культур боевых топоров и шнуровой керамики раннего бронзового века (где господствовала ингумация) и последующих культур полей погребений с позднего бронзового до раннего железного веков (для которых характерна кремация).

Кремация в первую очередь ассоциировалась с очищением покойника от разложения (нечистоты). Именно так в X веке объяснил этот обычай дружинник-рус арабу Ибн-Фадлану, упрекая мусульман в том, что они оставляют покойника гнить в могиле. Сожжение умершего считалось самым надежным способом отправить его на тот свет, особенно если мертвец подозревался в вампиризме.

Ингумация тесно связывалась с представлением об устройстве повседневной жизни покойника на том свете, поэтому в домах-могилах при раскопках обнаруживают утварь, одежду, снаряжение и даже всевозможные транспортные средства (коней, ладьи и т. п.) для путешествия в иной мир.

После кремации останки собирались в новое «тело» в виде урны, которая часто воспроизводила человеческую фигуру или дом, а сам костер, устроенный на манер погребального ложа, воплощал идею могильного жилища (о чем пойдет речь в главе 4). Над такими кострищами сверху насыпали могилу-курган.

Похороны Совия

Этиологический сюжет, посвященный происхождению обряда кремации у «языческих» народов, прежде всего у «литовского рода» (до XV века литовцы сохраняли язычество), содержится в Виленском хронографе, составленном западнорусским книжником в середине XIII века. Этот текст детально исследован с точки зрения индоевропейской ретроспективы филологом Владимиром Николаевичем Топоровым (1928–2005)[28], указавшим славянские, греческие, хеттские и другие соответствия самой терминологии обряда трупосожжения, включая имя Совий, означающее способ помещения кремируемого на погребальный костер, в печь и т. п.

В тексте рассказывается о том, как некий человек по имени Совий поссорился со своими детьми и в гневе сошел в ад. Один из сыновей отправился на его поиски и, найдя отца, пытался предать его погребению разными способами. Последовательность собственно обрядовых действ – «похорон Совия» – представлена в тексте хронографа как некий эксперимент. Сошедшего в «ад» Совия сначала похоронили в земле (сын «сътвори емоу ложе и погребе и въ земли»), а наутро погребенный «возопил», что «чръвми изъеден бых и гады». Тогда сын, совершавший ритуал, «вложил» Совия «въ древо», но наутро отец снова посетовал, что «пчелами и комары многыми снеденъ бых». Наконец, сын «сътворивъ крадоу огненоу великоу и връже и на огнь». И наутро Совий признался, что спал «как дитя в колыбели». Примечательно, что в другом описании того же сюжета говорится, что Совий «на краде огньней изгоревшю, яко на въздоусе покойноу быти». Составитель хронографа относит времена Совия к библейским «летам Авимелеха», хотя и ныне «литовский род», ятвяги, пруссы и «иныя многы языкы» сжигают мертвые тела «на крадах», как в языческие «эллинские» времена сожгли Ахилла. Народы эти «нарекаются совицею» и чтут