Женевьева Брюнель-Лобришон - Повседневная жизнь во времена трубадуров XII—XIII веков Страница 70

Но он так ее упрашивал, что она сказала, что любит Гильема де Кабестаня. Сказала же она это потому, что видела Гильема задумчивым и печальным и хорошо знала, что он любит ее сестру, и потому боялась, что эн Раймон замыслит злое против Гильема. Такой ответ доставил эн Раймону большую радость. Мадонна же Агнес все рассказала своему мужу, и тот сказал, что она очень хорошо сделала, и обещал предоставить ей свободу делать и говорить все, что только может спасти Гильема, и мадонна Агнес не преминула так и поступить. Она позвала Гильема к себе в опочивальню и оставалась с ним наедине столько времени, что эн Раймон подумал, что они предаются любовным утехам; и все это было ему приятно, и он начал уже думать, что все, что наговорили ему, было неправдой и что люди болтали это на ветер. Мадонна же Агнес и Гильем вышли из опочивальни, и тут подали ужинать, и все поужинали в большом веселье. А после ужина мадонна Агнес велела поставить кровати их обоих около самой ее двери, и Гильем и дама притворялись столь искусно, что Раймон поверил, что Гильем спит с нею.

И вот, на другой день пообедали они весьма весело в замке и после обеда уехали, отпущенные с пышностью и почетом, и вернулись в Руссильон. И эн Раймон, как можно скорее попрощавшись с Гильемом, пошел к своей жене и рассказал обо всем, что видел, о Гильеме и о сестре ее, от чего жена его всю ночь провела в большой печали. А на другое утро она велела позвать Гильема, обошлась с ним плохо и назвала его неверным другом и изменником. А Гильем попросил у нее пощады, как человек, который совсем неповинен в том, в чем его обвиняют, и рассказал обо всем, что произошло, слово в слово. И дама призвала к себе сестру и от нее узнала, что Гильем невиновен.

И вот, приказала она по этому случаю, чтобы он сочинил песню, в каковой высказал бы, что никогда, кроме нее, ни одной женщины не любил, и тогда он сложил кансону, в коей говорится:

Сладостно-злаяГрусть, что Амор мне дал,Жжет, заставляяПесней унять накалСтрасти: пылая,Я б Вас в объятьях сжал,Но, столь желая,Я Вас лишь созерцал.Что ж, я в Ваших руках;Видя гневный их взмах,Превращаюсь я в прах,Так как верен обету;К Вам стремлюсь, будто к свету,Я, блуждая впотьмах;Вас я славлю в стихах.

Пусть, гнев являя,Амор Вас охранял,Премного зла яИз-за него приял,Радость былаяУшла, я грустен, шал:Любви желая,От ее плачу жал.От любви я исчах,С Вами я нежен в снах,Наяву ж — не в ладах,Напоказ всему свету,За какую монетуВы мой примете страх?Ибо я вновь в бегах.

Эскиз к портретуЯ набросать хотел:Улыбку эту,Стан, что строен и бел.Когда б воспетуМной, как воспеть я смелВас, быть заветуС Богом — в Раю б я пел!Вам я служить готовРади десятка слов;Мне дарёных платковНе храню, не ищите!Нет во мне прежней прыти,Нежных дам тщетен зов.Мой алтарь — Ваш альков.

Я рад рассвету:Едва он заалел,Любви приметуЯ в нем найти успел;Не вняв запрету,Я пал, лишь Вас узрел;Увы, поэтуЛюбить — один удел.Неприветлив Ваш кров,Нрав Ваш тверд и суров.Я лишен всех даров:Что ж, кто может — берите!Только мне разрешитеЖдать, что дрогнет засов,Коль мой жребий таков.

Тоскою рвитеСердце мне пополам,Но в дом впуститеАмора — пусть он самВ тайном укрытьеВозведет себе храм;Слух свой склонитеК слезным моим мольбам.Причиняя мне вред,Злом Вы полните свет;Коль одну из беседВы б вели с прямотою,Сказав, чего я стою,Любите Вы иль нет,Я б не ждал столько лет.

Я слаб в защите —Крепость без боя сдам;Милость явите —Честь будет призом Вам;Знать не велитеЗависти к королям:Быть в Вашей свитеМне приятней, чем там.Коль пошлете мне вследЛишь прохладный привет,Им я буду согрет.Ах, любви полнотоюДушу мою — пустоюОставлять Вам не след.Что ни жест, то запрет!

Пусть Ваш ответ — запрет,Вас считаю святоюИ стремлюсь со тщетоюСвой исполнить обет,Худших не чая бед.

Эн Раймон, красотоюВ рабство взят Ваш сосед,Жертва ее побед.

И когда эн Раймон де Кастель Руссильон услыхал кансону, которую сложил Гильем для жены его, он призвал Гильема явиться к нему как бы для беседы довольно далеко от замка, и отрубил ему голову, и положил ее в охотничью сумку, а сердце вырезал из тела и положил вместе с головой. Вернувшись же в замок, он приказал изжарить сердце и подать его на стол жене, и заставил ее съесть его; а она не знала, что она ест. Когда же кончила она есть, встал эн Раймон и сказал жене, что съела она сердце эн Гильема де Кабестаня, и показал голову, и спросил ее, пришлось ли сердце Гильема ей по вкусу. И она как услышала, что он ей сказал, и увидела голову эн Гильема, и узнала ее, то, отвечая ему, сказала, что сердце было такое хорошее и вкусное, что никогда никакая пища и никакое питье не заглушат у нее во рту вкуса, который оставило сердце сеньора Гильема. И тогда кинулся на нее эн Раймон с мечом, она же побежала от него, бросилась с балкона и разбила себе голову.

Стало это известно по всей Каталонии и во всех землях короля Арагонского, и король Альфонс и все сеньоры тех мест погрузились в великую скорбь и великую печаль по поводу смерти эн Гильема и дамы его, которую эн Раймон столь гнусно умертвил. И собрались сородичи Гильема и дамы, и все куртуазные рыцари той округи, и все влюбленные, и объявили ему войну не на жизнь, а на смерть. И король Арагонский, узнав о смерти дамы и рыцаря, схватил Раймона, опустошив замок его и владение, а тела Гильема и дамы его положить повелел в гробницу, воздвигнутую перед входом в церковь города Перпиньяна, богатого града на равнине Руссильонской, что во владении короля Арагонского. И долгое время все куртуазные рыцари и дамы Руссильона и Серданьи, Колофена и Риполя, Пейралады и Нарбонны ежегодно устраивали им поминки, и все истинные влюбленные молили Бога о спасении их душ. А эн Раймона де Кастель Руссильона король взял в плен и лишил всего, чем он владел, замок его опустошил, а самого его держал в тюрьме, пока тот не умер, а все его имение отдал сородичам Гильема и дамы, которая из-за него умерла.

Жизнеописания, с. 240–246

Вы уже слыхали о мадонне Марии Вентадорнской, как о наиславнейшей из дам, когда-либо живших в Лимузене, много творившей добра и бежавшей всякого зла. Во всех деяниях своих она руководствовалась законами вежества, и никакое бездумие не подбивало ее на необдуманные поступки. Одарил ее Господь прелестью лица и изяществом, коим не требовалось никаких прикрас.

Между тем Ги д’Юссель, как уже слыхали вы в песне «Я, злая Дама, прогнан Вами с глаз…», лишился своей дамы и пребывал в великой тоске и кручине. Долгое время не пел и не слагал он песен, отчего все достойные дамы округи той скучали, а больше всех мадонна Мария, ибо ее-то Ги д’Юссель и славил во всех своих кансонах. Графу же Марки по имени эн Уго ло Брюн, бывшему ее рыцарем, оказывала она всю любовную честь, какую может дама оказать рыцарю своему.

И вот однажды, когда граф Марки проводил с нею время в куртуазном ухаживании, вышел и у них спор. Граф утверждал, что всякий истинно влюбленный, доколе он даме своей верен, и ежели дама любовь свою ему отдала, рыцарем его избрав или другом, столько же власти имеет над дамой своей, сколько и та над ним. Мадонна же Мария отрицала, что друг может иметь над нею власть. Случилось тогда же быть при дворе мадонны Марии эн Ги д’Юсселю, и та, желая вернуть его к песням и усладам, сложила строфу, в которой вопрошала его, может ли друг дамы иметь над нею столько же власти, сколько она над ним. Так вызвала его мадонна Мария на куртуазное прение, и сложили они такую тенсону:

Ги д’Юссель, сердит мой упрек:Почему, о пенье забыв,Вы молчите? Талант Ваш жив,И к тому же Вы любви знаток;Так ответьте, должно ль даме в обменНа страстность представленных другом сценС ним столь же страстный вести разговор?С такой точкой зренья возможен спор.

На Мария, изящный слогПозабыт мной, как и мотивСладостный, но на Ваш призывЯ откликнусь десятком строк:Итак, дать обязана Дама взаменЛюбви — любовь, ту назначив из цен,Чтоб равенство соблюдал договорБез счетов, кто кем был до этих пор.

Ги, влюбленный, подав намекДаме, должен быть терпеливИ благодарить, получивМилость в должном месте в свой срок;Пусть просит, не поднимаясь с колен:Она — и подруга, и сюзеренЕму; превосходство же ей не в укор,Поскольку он друг ей, но не сеньор.

Дама, или Вам невдомек,Что учтива, как друг учтив,Дама быть должна: ведь порывОдинаковый их увлек;Если ж попала к нему она в плен,Пусть подчиняется, из-за изменНе начиная с возлюбленным ссор, —Должен быть весел всегда ее взор.

Ги д’Юссель, но свершить подлогМожет всякий, кто сердцем лжив:Вот влюбленный, руки сложив,Молвит Даме, упав у ног:«Молю Вас мне выделить в сердце лен!»Поднимут же — буркнет: «Любовь — лишь тлен!»Кто нанят слугой, не будь столь хитер,Чтоб хозяин с тобой делил свой двор!

Дама, Вы лишь то, сколь жестокНрав Ваш, явите, прав лишивДруга, с кем — сердца ваши слив —Одарил Вас поровну рок;Хотите ль, чтоб он пред Дамой согбенСтоял всю жизнь и не ждал перемен?Признайтесь, что мысль такая — позор,Он равен любой из ваших сестер.

Жизнеописания, с. 119–120