О природе смеха - В. И. Зазыкин Страница 26

Интересно для сравнения, что в том словаре, откуда мы брали приведенные выше характеристики смеха, агрессивная сторона плача представлена лишь единственным эпитетом — «требовательный» (всего около 40 позиций) (см.: СЭРЛЯ 1979: 324). Кроме того, когда плачут, не скалятся, то есть не обнажают зубы.

Плач, как и смех, относят к феноменам Homo sapiens. Считается, что животные не плачут.

Попробуем теперь обозначить некоторые моменты в истории развития данного феномена. Хотя под плачем часто подразумевается проливание слез, мы сосредоточимся в основном на его вокально-дыхательной стороне.

Очевидно, в вокальной основе плача лежат серии громких, протяжных, высокого тона голосовых звуков. Уже изначально подобного рода вокализации символизировали «боль», «страх», «страдание», «призыв на помощь». Такие звуки хорошо подходят для целей зова — они могут быть слышимы на больших расстояниях. В период брачного сезона они означают сексуальное предложение, исходящее от женского пола. С точки зрения статуса доминирования, их символ — «капитуляция», «подчинение».

Заметим, что во всех первобытных формах «призываний» покойников — «буженин» и «окличках» — вокальная роль почти всегда отводилась женщинам. Видимо, когда впервые древние люди начали «звать» покойников, сразу выяснилось, что женский голос более соответствует подобному назначению, чем мужской, — он гораздо пронзительнее.

Принято считать естественным плач человека на похоронах, он расценивается как проявление горя от расставания с умершим. Однако следует отметить, что плач или скорбное выражение лица при совершении похоронного обряда нередко отражают не столько внутреннее эмоциональное состояние человека, сколько общепринятую линию поведения в данной ситуации. По-настоящему скорбит лишь небольшая группа родственников и близких друзей покойного. Но и те, кто не любил его при жизни, даже враждовал с ним, также изображают печаль: таков обычай. Кэррол Э. Изард считает, что главной причиной горя служит утрата:

Психологические причины горя берут свое начало из феномена аффективной привязанности — привязанности к людям, предметам или идеям. Утрата объекта привязанности или разлука с ним означает для индивида утрату источника радости и — в зависимости от возраста человека и природы объекта — утрату любви, безопасности или чувства благополучия. В основе всех психологических причин горя лежит один общий фактор — ощущение потери ценного и любимого, того, к чему имелась сильная аффективная привязанность (Изард 1999: 215).

Плач в древнем обществе не мог быть воплощением горя в такой мере, как сейчас. Чтобы ощутить печаль от утраты ближнего, нужно быть привязанным к нему. Но сильная привязанность была тогда явлением довольно редким. Прежде всего по причине отсутствия семьи. Не могла, например, плакать жена по мужу, ведь в то время еще не существовал парный брак. По этой же причине не могли дети плакать по отцу — отсутствовало понятие «отец». В условиях постоянной борьбы за существование слабые члены коллектива (дети, старики, больные) нередко рассматривались как обуза.

Смерть в ту эпоху не мыслилась как полное прекращение бытия субъекта. Если человек переставал двигаться, подавать признаки жизни, то считалось, что он перешел в другое состояние — «успокоился», стал «покойным», «покойником». Это даже могло вызвать недовольство у окружающих. Некоторые причитания содержат упреки «покойному» за то, что он стал таким.

Скорее всего, поначалу «покойного» пытались вернуть в его прежнее состояние. (Видимо, в ряде случаев это удавалось.) Поэтому к самым древним элементам похоронного обряда мы относим те, что можно расценивать как такие попытки:

• призывание покойника, просьба к нему подняться (призывы «встань», «пробудись» широко распространены в обрядовых плачах);

• уколы, щекотание (см.: Спенсер 1898/Ι: 98; Богатырев 1996: 485);

• предложение покойнику еды (см.: Спенсер 1898/Ι: 99);

• манипуляции с пенисом покойника-мужчины.

Например, в традиционной святочной игре в покойника женщины нередко должны были щупать или даже целовать его половой член (РЭФ 1995: 212; Морозов, Слепцова 1996: 267—268). Вероятно, изначально так пытались сексуально возбудить покойника или предложить ему совокупление.

В следующем примере (Торопецкий р-н, Тверская обл.) подобного рода щупанья и целования отсутствуют, зато «плач» женщин можно понять и как приглашение к сексу, тем более что «плачут» они около его пениса:

Покойник лежит и каток, которым чугуны закрывают, держит. Он смеется, а каток торкается. Приходят две женщины и голосом плачут по покойнику. По покойнику-то плачут у головы, а они — у ширинки:

Тут покойник захохочет (ср.: «хохочет — хочет». — В. З.), а девки говорят: «Подружка, погляди, он уже дыхает!» А другая: «Подружка, погляди, он уже пихает!» (РЭФ 1995: 213)

Возможно, при похоронах покойника мужского рода вопли и завывания женщин несли тогда одновременно два знака: «зов покойника» и «половое предложение» (ему же). Но по мере того как похоронный обряд всё больше приобретал характер печального события (расставания с покойником), происходило и изменение значимости данных вокализаций. Знак «зов покойника» постепенно трансформировался в знак «печаль от расставания с покойником», а знак «половое предложение» почти прекратил свое функционирование. Видимо, с этого времени вся символика воплей и завываний получила выраженный оттенок печали.

Д. К. Зеленин, большой знаток русской похоронной обрядности, пишет об обрядовом плаче над покойником как о чисто женской обязанности: «Причитают только женщины, мужчины этого никогда не делают» (Зеленин 1991: 355). У многих народов, в том числе и у славян, существовали также наемные плакальщицы. Характерны