Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров Страница 25

О чтении на этом вечере Тургенева вспоминает его «партнерша» М. Г. Савина: «Появление Ивана Сергеевича в первом отделении было встречено овацией — и он долго не мог начать читать. Он прочел „Бирюка“. Читал Тургенев вообще плохо, а тут еще волновался. Наш „номер“ был во втором отделении. <…> Когда мы вышли, я, конечно, не кланялась на аплодисменты, а сама аплодировала автору. <…>

— Надолго вы приехали в наши края, ваше сиятельство? (Этой фразой начинается сцена.)

Не успела я это произнести, как аплодисменты грянули вновь <…>. Нечего и говорить об овациях после окончания чтения. Ивана Сергеевича забросали лаврами»[164].

И. С. Тургенев. Фотография К. Бергамаско. Петербург. Конец 1870-х гг.

М. Г. Савина. Фотография К. Бергамаско. Петербург. 1870-е гг.

Во время исполнения «Провинциалки», отмечает мемуаристка, «все распорядители, то есть литераторы и даже Достоевский, участвовавший в этом вечере, пошли слушать в оркестр». Словечко «даже» в этом мемуарном свидетельстве принадлежит, конечно же, стороннице Тургенева и хорошо передает «дух партийности», царивший 16 марта в зале Благородного собрания. Впрочем, как бы не чувствуя собственного смыслового акцента, сама Савина тут же замечает: «Меня всегда поражало стремление публики к партиям. Мыслимы ли партии, когда сходятся такие колоссы, как Достоевский и Тургенев»[165]. Тем не менее должно констатировать, что и сама актриса пишет свои воспоминания об этом вечере с «партийных» позиций.

«Когда вышел Достоевский на эстраду, — пишет Савина, — овация приняла бурный характер: кто-то кому-то хотел что-то доказать. Одна известная дама Ф. (Анна Павловна Философова. — Б. Т.) подвела к эстраде свою молоденькую красавицу дочь, которая подала Федору Михайловичу огромный букет из роз, чем поставила его в чрезвычайно неловкое положение. Фигура Достоевского с букетом была комична — и он не мог не почувствовать этого, как и того, что букетом хотели сравнять овации. Вышло бестактно по отношению „гостя“, для чествования которого все собрались (имеется в виду Тургенев. — Б. Т.) <…>. В публике, благодаря этому букету, произошло некоторое смятение…»[166]. Заметим для точности, что это был вовсе не «вечер встречи» с И. С. Тургеневым. И Достоевский, и Щедрин, и Полонский имели в зале, говоря сегодняшним словечком, своих «фанатов». Так что расстановка акцентов в воспоминаниях знаменитой актрисы также выдает автора как сторонника «тургеневской партии»…

Можно предположить, что в настрое этих воспоминаний Савиной сказался и язвительный комплимент, очень огорчивший мемуаристку, который после их совместного выступления с Тургеневым сказал ей в артистической комнате Достоевский: «У вас каждое слово отточено, как из слоновой кости, а старичок-то пришепетывает…»[167]

Впрочем, как пишет Д. Н. Садовников, в финале вечера «публика помирила Тургенева с Достоевским, заставив выйти обоих рука об руку». Н. А. Соловьев-Несмелов также свидетельствует: «В заключение вызвали вместе И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского, и они на эстраде крепко пожали друг другу руки».

Правда, такое «братание» двух корифеев русской литературы, очевидно, могло понравиться далеко не всем. По поводу равных оваций, устроенных публикой Достоевскому и Тургеневу на предшествующих чтениях 9 марта, литератор Б. Маркевич, автор антинигилистических романов, довольно популярных в свое время, задавался таким недоуменным вопросом: «Что же общего — спрашивал я себя — <…> между таким „неисправимым западником“, каков, по собственному своему признанию, г-н Тургенев, и тем вечным искателем настоящей русской правды, которому имя Достоевский? Что общего между беспочвенностью и бессилием идеалов всяких Рудиных и „лишних людей“ и глубоко народным воззрением <автора> „Записок из Мертвого Дома“?»[168] Можно предположить, что Маркевичу вряд ли понравился бы акт примирения двух великих писателей, которым закончились чтения 16 марта. Его недоуменные и раздраженные вопросы хорошо обнаруживают, что царивший на вечере в зале Благородного собрания «дух партийности» имел свои основания в идеологической сфере, а отнюдь не в области исключительно литературных вкусов.

Тем не менее слова Д. Н. Садовникова о том, что «публика помирила Тургенева с Достоевским», нуждаются в комментарии. За ними скрываются очевидные для современников, но неявные для сегодняшнего читателя события, произошедшие буквально на днях, в промежутке между двумя литературными вечерами в Благородном собрании.

Дело в том, что 13 марта, то есть тремя днями ранее описываемых событий, на торжественном обеде, который в ресторане Бореля на Большой Морской улице (соврем. № 16) давала Тургеневу петербургская общественность, между писателями, действительно, произошло что-то вроде ссоры. «На днях, — записал в своем дневнике А. А. Киреев, — на большом обеде, данном Тургеневу представителями литературы, он произнес тост за идеалы, которым сочувствует молодое поколение; Достоевский к нему обратился с вопросом: „Что это за идеалы?“»[169]. В таком лапидарном изложении этот эпизод выглядит достаточно безобидным. Но в воспоминаниях, например, Г. К. Градовского ситуация предстает гораздо более острой.

Когда Тургенев завершал свой тост, вспоминает Градовский, «взрыв рукоплесканий покрыл слова писателя; но громче их раздался шипящий, желчный возглас Ф. М. Достоевского. Он подскочил к Тургеневу с трудно передаваемой раздражительностью и злобно кричал:

— Повторите, повторите, что вы хотели сказать, разъясните прямо, чего вы добиваетесь, что хотите навязать России!..

Тургенев отшатнулся, выпрямился во весь свой рост, подавлявший небольшого и тщедушного Достоевского, и развел руками тем жестом, которым выражают глубочайшее недоумение и негодование.

— Что я хотел сказать, то сказал… Надеюсь, все меня поняли… А на ваш допрос, хотя бы и с пристрастием, отвечать не обязан!»[170]

«Хорош Достоевский! — восклицал по поводу этого инцидента друг Тургенева П. В. Анненков, — не распознал у Тургенева идеалов и пожелал на обеде выставить его пунцовым драконом, каковых китайцы пишут на своих знаменах…»[171]. «Пунцовым» — то есть «красным», надо понимать — либералом и революционером.

Не лишним будет заметить, что прямо в этот день, 13 марта 1879 г., в Петербурге, на набережной Лебяжьей канавки, в непосредственной близости от Зимнего дворца народоволец Лев Мирский совершил неудавшееся покушение на шефа жандармов генерал-адъютанта А. Р. Дрентельна. Террорист с места покушения скрылся. На ноги была поднята вся столичная полиция. Политическая атмосфера в городе была накалена до предела. Это наблюдение вносит необходимые идеологические штрихи в тот исторический контекст, вне которого трудно должным образом оценить инцидент между Достоевским и Тургеневым, произошедший на «литературном обеде» в дорогом аристократическом ресторане француза Ж. Бореля.

На этом обеде у Бореля присутствовало более ста человек. В считаные часы известие об инциденте стало достоянием всех гостиных Петербурга. И через три дня в зале Благородного собрания, расположенного, кстати, в соседнем с рестораном Бореля доме (№№ 12 и 14 по Большой Морской), большинство публики выражало аплодисментами не только свое отношение к