Достоевский. Литературные прогулки по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади - Борис Николаевич Тихомиров Страница 11

глазах». Воспроизводя «с трепетом радости» обращенные к ней слова Достоевского: «Я хочу познать Ваш характер, говорите Вы», она признается, что ей «стало совестно»: тот ли она человек, которому он «предлагает свою дружбу?»: а вдруг, пишет Гейден о своем характере, «узнав его поближе, Вы заклеймите его как содержащий слишком много пустоты и себялюбия?» Последующие признания Елизаветы Николаевны, называющей себя в письме «несовершенной христианкой», читаются как ее исповедь.[61] Еще одна из близких приятельниц Достоевского этого времени, А. П. Философова, называла его своим «дорогим нравственным духовником»[62]. Письма Гейден к писателю позволяют заключить, что между нею и Достоевским установились схожие отношения.

Последнее известное нам письмо Е. Н. Гейден адресовано не Достоевскому, а его жене, Анне Григорьевне. Оно написано либо накануне, либо в самый день смерти писателя (но еще при его жизни). «Сейчас поражена была прочитанным в газетах известием о тяжелой болезни Федора Михайловича! — пишет графиня. — Страшно, я всё о нем думала эти дни (сама заболела, лежала в постели) <…>. Меня сегодня никак не выпускают, но душа моя рвется к вам обоим. <…> …скажите, Бога ради, не нужно ли вам кого-нибудь, чего-нибудь? Хорошего врача, моего преданного друга? сестру для ухода? или что или кого? Если у вас есть бюллетень, пришлите, иначе скажите два слова о нем моему посланному…»[63].

Как свидетельствует А. Г. Достоевская, в ответ на это «доброе письмо» ее муж «продиктовал несколько слов в ответ»[64]. Приводим текст этой диктовки, как «последнюю ниточку», которая протянулась от умирающего писателя к квартире Гейденов в здании Главного штаба: «26-го числа в легких лопнула артерия и залила наконец легкие. После 1-го припадка последовал другой, уже вечером, с чрезвы<чайной> потерей крови с задушением. С ¼ <часа> Фед<ор> Мих<айлович> был в полном убеждении, что умрет; его исповедовали и причастили. Мало-помалу дыхание поправилось, кровь унялась. Но так как порванная жилка не зажила, то кровотечен<ие> может начаться опять. И тогда, конечно, вероятна смерть. Теперь же он в полной памяти и в силах, но боится, что опять лопнет артерия». На автографе этого «бюллетеня» женой писателя сделана помета: «Продиктовано мне в ответ на письмо графини Гейден в 5 час. или ½ 6-го в день смерти».

В тексте этой «диктовки» еще теплится надежда.[65] Но через короткое время кровотечение возобновилось и началась агония. В 8 часов 36 минут вечера 28 января Достоевского не стало.

Для полноты картины отметим черту, характеризующую отношение к писателю всего семейства графини Гейден. По свидетельству А. Г. Достоевской, в траурные дни января 1881 г., когда гроб с телом писателя стоял в его кабинете, всю «последнюю ночь перед выносом», то есть с 30 на 31 января, псалтырь над усопшим читал сын графини Елизаветы Николаевны, 24-летний «адъютант граф Николай Федорович Гейден»[66]. Можно предположить, что это чтение было данью признательности и любви за те высокие мгновения, которые юноша испытал за полгода до этих печальных событий, слушая знаменитую Пушкинскую речь писателя на торжествах в Москве по случаю открытия памятника поэту. Вернувшись в июне из Москвы в Северную столицу, он, по словам матери, в умилении говорил: «Всю жизнь не забуду слова Достоевского»[67]. Это свидетельство позволяет заключить, что, посещая семейство Гейденов в их квартире в здании Главного штаба, писатель проводил время в общении не только с хозяйкой Елизаветой Николаевной, но и с ее сыном Николаем Федоровичем Гейденом.

2. От начала проспекта до Казанского моста

Казанский собор. Фотография. 1865

А. Дюран. Вид Невского проспекта у Полицейского моста. Литография с тоном. 1843. Слева «дом Чичерина»

«Представьте себе, что мы стоим у окон магазина Дациаро…»

Неожиданный разговор с Алексеем Сувориным

Дом № 1 в самом начале Невского проспекта, на углу Адмиралтейского проспекта, сегодня выглядит иначе, чем во времена Достоевского. В конце 1870-х — начале 1880-х гг. здесь стоял четырехэтажный особняк, возведенный еще в 70-е гг. XVIII в. Владели им в это время наследники почетного гражданина Ш. Греффа, у которых в 1880 г. дом приобрел генерал-майор А. Глуховский. Позднее Глуховский перепродал дом частному коммерческому банку, для которого в 1910–1911 гг. по проекту архитектора В. П. Цейдлера он был капитально перестроен. Именно тогда появились пятый и мансардный этажи, фасад изменил свой облик, и особняк приобрел тот монументальный вид, который отличает его сегодня.

Местоположение дома чрезвычайно выигрышно. Выходя своим фасадом на два проспекта, он одновременно является частью ансамбля Дворцовой площади. Прямо наискосок от него, в непосредственной видимости, располагается Зимний дворец — главная резиденция российских императоров. Для нашего дальнейшего изложения это обстоятельство оказывается исключительно важным.

В середине XIX в., а если быть точнее, то в 1849 г., купец 2-й гильдии итальянский подданный Джузеппе Дациаро открыл в первом этаже дома Греффа эстампный магазин. Его наследники владели этим магазином еще в начале XX века. У широких витрин магазина Дациаро всегда толпился народ, разглядывая выставленные в них для привлечения покупателей эстампы, литографированные виды Петербурга и Москвы, портреты коронованных особ. Впрочем, возможно, художественная продукция фирмы Дациаро занимала далеко не всех, кто останавливался близ витрин эстампного магазина…

Магазин эстампов Дациаро. Литография Л.-Ж. Жакоте и Г.-М.-П. Регаме по рисунку И. Шарлеманя. 1850–1862

О потрясающем сюжете, рожденном фантазией великого художника и моралиста, в котором завязываются в трудноразрешимый узел политические реалии и нравственные коллизии времени, а событие совершается непосредственно перед витринами магазина Дациаро, и пойдет далее речь. Причем о сюжете, — подчеркнем это сугубо, — который возник не столько в творческом воображении Достоевского, будучи предназначенным для воплощения на страницах нового литературного произведения, сколько в его больной совести, с которой писатель в очень непростом для его морального сознания вопросе мучительно не мог найти примирения.

Алексей Сергеевич Суворин, известный петербургский литературный и театральный деятель, драматург, критик и журналист, издатель популярной газеты «Новое время», был в последние годы жизни Достоевского среди немногих наиболее близких к нему людей. Оказавшись одним из первых в квартире писателя в вечер его смерти, Суворин опубликовал в своей газете самый проникновенный некрологический очерк, посвященный памяти гениального романиста, назвав его просто и строго — «О покойном». И позднее он печатал в периодических изданиях свои разрозненные воспоминания о Достоевском. Но далеко не всё, что Суворин хранил в своей памяти, было напечатано и увидело свет при его жизни.

В Российском государственном архиве