Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742 - Георг Вильгельм Стеллер Страница 9

так, словно их жарили на огне. По характеру костей я понял, что они принадлежат не каким-то морским, а сухопутным животным, и мне показалось, что, судя по их форме и размерам, они скорее всего являются костями северного оленя, хотя здесь я такого животного больше не встретил. Возможно, оно было доставлено сюда с материка. Кроме костей там были остатки „юколы”, или сушеной рыбы, которую на Камчатке употребляют за всеми трапезами вместо нашего хлеба. Рядом с оставленной рыбой лежало большое количество крупных мидий Якоба[67] восьми дюймов в диаметре, а также синие мидии, или musculi[68], которые встречаются на Камчатке и, несомненно, поедаются здесь сырыми, как принято и там. В различных раковинах я нашел лежавшую, как в чашах, „сладкую траву”, которая была предварительно залита водой, чтобы извлечь из нее сладость, что показалось мне весьма примечательным и привело к следующим умозаключениям.

Эту редкую траву, которую, как до сих пор считалось, употребляли исключительно камчадалы, русские называют „сладкая трава”, а камчадалы — „каттик”, на самом же деле она относится к виду Sphondylium[69]. Камчадальский способ ее приготовления путем очистки с помощью раковин моллюсков, а также способ употребления в пищу полностью соответствуют американским обычаям. С другой стороны, этот обычай не знаком соседним тунгусам и оленным корякам, живущим на Камчатке. Открытие и употребление этой травы не было вызвано необходимостью; добывают же они огонь, не имея стали. Все это является почти окончательным подтверждением того, что данное изобретение происходит с Камчатки, откуда следует, что оба народа прежде сообщались друг с другом или что это, возможно, тот же народ, что и камчадалы, и происходит от них[70].

Учитывая, что здесь их разделяет расстояние в 500 миль, можно предположить, что Америка на севере простирается дальше к западу и напротив Камчатки подходит к ней гораздо ближе, чем многие полагали без всяких на то оснований. В противном случае трудно было бы себе представить возможность сообщения, поскольку сейчас ни один из народов не имеет судов необходимой мореходности и нет признаков, что такие суда на Камчатке ранее существовали. Как бы там ни было, большинство американских предметов и изобретений идентичны камчатским либо азиатским или мало от них отличаются.

Рядом с деревом неподалеку от кострища, где сохранились свежие уголья, я нашел также деревянное огниво. Не зная стали, народы как на Камчатке, так и по всей Америке обычно добывают огонь трением. Но трут, приготовляемый на Камчатке, отличается от американского, здесь это один из видов морских водорослей, fontinalis[71], выбеленных солнцем. Я прихватил с собой образчик.

Поваленные деревья, лежавшие там и тут, были так изрублены ударами тупого орудия, что можно догадаться, что их срубили каменными или костяными топорами, в точности как на Камчатке и как это делали древние германцы до изобретения железа; теперь, когда эти топоры там давно вышли из употребления, их называют громовыми булавами[72].

Бегло осмотрев все эти вещи и сделав кое-какие заметки, я продолжил путь. Пройдя примерно три версты, я нашел тропу, ведущую в очень густой темный лес, расположенный прямо на берегу.

Я коротко посовещался с моим казаком, который помимо ножа и топора был вооружен заряженным ружьем, чтобы решить, какие действия нам следует предпринять, если мы столкнемся с одним или более людьми, и велел ему вовсе ничего не делать без моего приказания. Я был вооружен только якутской „пальмой”[73], которая мне служила для выкапывания камней и растений.

Я сразу заметил, что кто-то хотел замаскировать тропу, но ему помешало наше быстрое приближение, и она стала еще более заметной. Мы увидели множество деревьев, с которых недавно была содрана кора[74], и предположили, что она предназначалась для устройства жилищ или амбаров, которые должны быть совсем неподалеку, поскольку, куда бы ни поглядели, нигде не было недостатка хорошего леса. Но так как тропа разделялась на несколько меньших, уводивших в лес, мы обследовали некоторые из них, не заходя, впрочем, слишком далеко в лес, и через полчаса вышли на место, устланное скошенной травой.

Я немедленно отгреб траву в сторону и нашел под ней каменную вымостку. Когда и она была удалена, мы обнаружили древесную кору, уложенную на жерди удлиненным прямоугольником три сажени в длину и две сажени в ширину, под ней находился выкопанный погреб в две сажени глубиной, где лежали следующие предметы.

1. „Лукошки”, или емкости, изготовленные из коры, в полтора аршина высотой, наполненные копченой рыбой камчатских видов лосося, который в Охотске по-тунгусски называется „неркой”, а на Камчатке известен под общим названием „красная рыба”; она была столь чисто и хорошо приготовлена, как мне никогда не приходилось видеть на Камчатке; по вкусу она также весьма превосходила камчатскую.

2. „Сладкая трава”, из которой на Камчатке приготовляют водку.

3. Несколько видов травы, истрепанной, как это делают с коноплей. Я принял их за крапиву, которая здесь повсюду растет в изобилии и, вероятно, как и на Камчатке, используется для изготовления рыболовных сетей[75].

4. Еловая или лиственничная заболонь, свернутая в рулон и высушенная; ее едят в случае бедствий и голода не только на Камчатке, но по всей Сибири и даже в России, в Хлынове или Вятке[76].

5. Большие связки веревок, изготовленных из морской травы[77], которые я опробовал и нашел чрезвычайно прочными и крепкими. Среди них я нашел также несколько стрел, которые по размерам далеко превосходили камчатские и приближались к стрелам тунгусов и татар; они были окрашены в черный цвет и очень гладко выскоблены, так что можно было подумать, что у этих людей есть железные орудия и ножи.

Несмотря на опасения быть захваченным в погребе врасплох, я все внимательно осмотрел, но, не найдя ничего более, взял в доказательство того, что побывал здесь, две связки рыбы, стрелы, деревянное огниво, трут, связку веревок из морской травы и отправил их с моим казаком к тому месту, где набирали воду, с наказом передать их капитану-командору и попросить его прислать мне в помощь двухтрех человек для дальнейшего обследования местности. Я также велел ему предупредить тех, кто находился на берегу, не чувствовать себя слишком в безопасности, а быть настороже. Затем я прикрыл погреб так, как это было раньше, и в полном одиночестве продолжил выполнять свою задачу,