Модернизация vs. война. Человек на Балканах накануне и во время Балканских войн (1912-1913) - Рашид Рашатович Субаев Страница 8

С дальнейшим развитием этой идеи была связана публикация в 1905 г. во Франции одной любопытной книги, автор которой выступал под псевдонимом «Латинянин», и в котором были склонны усматривать румынского подданного{52}. «Латинянин», исходя из предпосылки о прогресирующем упадке Турции в Европе, предлагал заместить ее некой «Восточной Конфедерацией», в которую вошли бы как уже существующие балканские государства, так и новое образование — «Македоно-Албания», которое простиралось бы от Адриатического моря до границы Фракии. Ново-Пазарский санджак подлежал бы разделу между Сербией и Черногорией с целью поставить преграду на пути австрийского проникновения в Македонию и к Салоникам. Румыния вошла бы в состав конфедерации по причине своих интересов в Добрудже и поддержки проживающих в районе горы Пинд куцо-влахов, от которой она не могла отказаться.

В подобной конфедерации не было бы гегемонии ни эллинизма, ни панславизма, ни германизма — их взаимное соперничество должно было бы обеспечить преобладание «латинизма». Каждое государство сохраняло бы свой суверенитет, армию, флаг, дипломатическое представительство, подобно конфедерации Германского союза после 1815 г. Итальянский принц правил бы в государстве Македоно-Албания. Король Италии, провозглашенный императором, стал бы протектором конфедерации, которая имела бы своей задачей гарантировать защиту региона как против России, так и против Австрии. Константинополь должен был стать вольным городом с Фракией в качестве примыкающего округа и управляться наместником императора, над храмом Святой Софии был бы водружен савойский крест, итальянский язык стал бы официальным государственным языком конфедерации{53}. «Эпические грезы князя Черногории могли бы сбыться, — отмечал «Латинянин», — императрицей Востока стала бы его собственная дочь»{54}.

Рене Пинон, автор многочисленных статей в «Revue des Deux Mondes» на темы балканской политики, отмечал, что этот «затейливо составленный», остроумный план на деле выступал индикатором совершенно определенных тенденций. Под предлогом отстранения от участия в решении судеб Балкан Австро-Венгрии и России он предполагал утверждение здесь Италии, аппетиты которой не уступали аппетитам ее соперников.

На практике южное, африканское, направление итальянской экспансии оказалось более перспективным для реализации имперских амбиций Италии в виде новой колониальной империи, нежели восточное, балканское. По поводу этого направления, подернутого флером имперской дымки прошлых эпох, Пинон вывел такое заключение: «Час латинской империи в Константинополе пробил семьсот лет назад и никогда не наступит вновь»{55}.

Тем не менее, непосредственная связь между «латинским проектом» и Итало-турецкой войной 1911 г., вызвавшей политический кризис на Балканах, который привел к развязыванию Балканских войн, просматривается довольно четко. Бушующее уже третий год Великое албанское восстание 1909–1912 гг. и более чем странное сближение сербских и черногорских властей со своими вековыми непримиримыми врагами-албанцами, с одной стороны, и агрессивные действия итальянской военщины в Архипелаге: оккупация Додеканезских островов, атака и блокада Дарданелл, угрозы Салоникам, с другой, — обрисовывали контуры возможной схемы переустройства Балкан. Только жесткое требование Австро-Венгрии, поддержанное Россией, о нераспространении военных действий на Балканский полуостров остановило итальянское правительство. Не теряя времени, балканские страны, заключившие антитурецкий союз и закулисно поддерживаемые той же Россией, приступили к реализации своей собственной программы переустройства полуострова. Балканская война разразилась…

Последней из панидей переустройства Балкан, опиравшихся на имперскую идеологическую традицию, была внешнеполитическая программа Фердинанда Кобурга. До сих пор в историографии остается открытым вопрос о ступенях эскалации целей и задач болгарской национальной идеи на разных этапах ее развития и степени ее сопряженности с имперской идеологией, по своей сути наднациональной. Данный вопрос находится за рамками рассмотрения в данной статье в силу того, что он заслуживает отдельного самого пристального внимания.

На раннем этапе своего развития болгарское национальное движение допускало три варианта восстановления болгарской государственности: самостоятельно, при сохранении зависимости от Порты, или в составе конфедерации с соседними народами. В рамках второго варианта велась разработка собственного имперского проекта на основе «болгаро-османской» модели. Это политическая программа восстановления Болгарского царства (именно царства, т. е. структуры имперской по сути и по статусу) через модель дуалистической болгаро-турецкой империи в дальнейшем оказалась связанной с именем С. Стамболова в период его регентства{56}. Но ее генезис приходится на более ранний период.

Не видя перспектив успеха вооруженого восстания, не доверяя больше ни сербам, ни румынам, Тайный болгарский национальный комитет 3 марта 1867 г. направил султану Абдул-Азису меморандум с предложением создания дуалистической болгаро-турецкой державы по образцу только что созданной Австро-Венгрии. Меморандум призывал султана предоставить автономию Болгарии в рамках Османской империи в качестве конституционного государства, со своим Народным собранием, правительством, армией, судом, независимой (от греков!) церковью, общинным самоуправлением, свободой печати и личности, веротерпимостью и другими демократическими свободами. Политической формой организации Балкан оставалась, однако, империя, в структуре которой турецкий султан принимал титул «царя болгар»{57}.

Разумеется, проекты болгаро-турецкого дуализма в середине XIX в., особенно в части превращения султана в конституционного монарха, выглядели достаточно наивно и утопично. Но нас — в связи с целями, поставленными в данной статье, — интересует наличие в национальной болгарской политической мысли 60–70-х гг. XIX в. и позже дилеммы между концепциями независимости (восстановления государственности) и целостности всей территории, населенной болгарами («целокупностью» Болгарии). Это глубокое противоречие пролегло через всю историю развития болгарской национальной идеологии и внешней и внутренней политики второй половины XIX — первой половины XX вв. и лишь в последние десятиления прошлого столетия после глубочайших перемен в политической архитектуре Европы, кажется, стало, наконец, достоянием истории, а не политики{58}.

В рассматриваемый же период кануна Балканских войн переплетение двух факторов: национального и имперского составляло специфическую особенность болгарской внешней политики и философии государственного строительства. При этом под имперским фактором понимается синтез рационального (целокупность, мощь) и иррационального (статусность в форме «царства», как элемента исторически-идеологической традиции). Дополнительную напряженность в болгарскую внешнюю политику вносила личность царя Фердинанда и его чрезмерные политические амбиции, отмечаемые поголовно всеми мемуаристами и исследователями{59}.

Болгарская политическая мысль накануне и в ходе самой войны билась в тисках стратегической и геополитической дилеммы: Македония или Царьград?{60}. Обе цели приводили к противоречиям с Россией, хотя и в разной степени. Неожиданный успех болгарской армии на Фракийском фронте в ходе осенней кампании 1912 г. привел в действие «программу-максимум» политических амбиций Кобурга. Многие наблюдатели отмечали изменение тех политических целей, которые ставились Болгарией перед войной, на новые, которые должны были стать основанием мира теперь. Болгария Фердинанда Кобурга открыто замахнулась на ту роль, которую вот уже в течение