Завоевание. Английское королевство Франция, 1417–1450 гг. - Джульет Баркер Страница 79

для его союзников и для него самого. Генеральные Штаты в Орлеане, в октябре — ноябре 1439 года, одобрили ряд указов, направленных на искоренение злоупотреблений и реформирование военной системы во Франции. В будущем никто не мог претендовать на осуществление военной власти без королевского одобрения; все капитаны должны были назначаться только королем и отвечать за дисциплину своих людей, проступки которых они имели право наказывать; любые действия против гражданских лиц должны были рассматриваться как измена, а имущество, скот и сельскохозяйственная продукция должны были быть защищены; фиксированный налог в размере 1.200.000 т.л. (70 млн. ф.с.) должен был ежегодно налагаться на подданных короля для оплаты королевской армии, которая в будущем должна была жить в гарнизонах, а не в поле. Совокупный эффект этих указов заключался в объявлении вне закона вольных компаний и создании единой королевской армии, подконтрольной коннетаблю Франции Артуру де Ришмону[550].

Хотя эти меры в целом приветствовались гражданским населением, они вызвали глубокое недовольство королевских принцев, которые таким образом лишались права владеть и командовать частными армиями. Большинство, как герцог Бургундский, спокойно проигнорировали эти постановления и продолжали жить как обычно. Но для некоторых, таких как герцоги Бурбонский и Алансонский, которые и так не любили коннетабля, реформы были актом деспотизма, которому нужно было противостоять силой. А в 16-летнем Дофине Людовике, который очень не любил своего отца и стремился сбросить наложенные им ограничения, они нашли человека, вокруг которой можно было сплотиться.

Мятеж получивший название в Прагерия начался в апреле 1440 года, когда герцоги Бурбонский и Алансонский отказались изгнать живодеров из своих войск или провести их смотр перед представителями Ришмона, Сентраем и Гокуром, и взялись за оружие против своего короля. К ним присоединились другие недовольные придворные, такие как Жорж де ла Тремуй, и, конечно, сами живодеры. Показателем глубины недовольства Карлом VII среди его собственной знати стало то, что даже Орлеанский бастард временно присоединился к мятежу, поскольку он справедливо подозревал Карла в нежелании помочь в освобождении своего брата. И снова, вместо того чтобы бороться с англичанами, французы стали воевать между собой. Хотя в июле Дофина подкупили для примирения с отцом, мятеж продолжался все лето и отвлек важные военные ресурсы на его подавление и возвращение мест, захваченных мятежниками. Герцог Бурбонский и главные мятежники были впоследствии помилованы, но Карл не проявил милосердия к тем живодерам, которые отказались присоединиться к его армии: бастарда Бурбонского судили за его преступления, признали виновным и утопили в мешке в реке, — показательное наказание, которое убедило некоторых других капитанов, включая Вильяндрандо, что у них нет будущего во Франции[551].

Двор Карла VII был всегда раздираем фракциями, но еще одним мощным фактором, побудившим многих мятежников взяться за оружие, включая самого герцога Бурбонского, был гнев и тревога по поводу хода мирных переговоров с англичанами. "Партия войны" во Франции не могла примириться ни с какими уступками, особенно с потерей Нормандии, независимо от того, кто в конечном итоге сохранит над ней суверенитет. В Англии наблюдалась аналогичная реакция со стороны тех, кто чувствовал себя преданным теми, кто настаивал на мире. Хотя это и не привело к вооруженному восстанию, но вызвало сильные разногласия и окончательное ожесточение между кардиналом Бофортом и Хамфри, герцогом Глостером.

На открытии Парламента в январе 1440 года, после его переезда из Вестминстера в Рединг, Глостер начал яростную атаку на Бофорта и Кемпа. Повторив все свои старые жалобы на кардинала, он теперь обвинил этих двух людей в "большом обмане" во время мирных переговоров в Кале, особенно в отстаивании предложений Карла VII и освобождении Карла Орлеанского. Он также обвинил их в наживе на войне, продаже должностей во Франции и Нормандии тому, кто больше заплатит, и продвижении интересов семьи Бофортов за счет интересов королевства. Глостер заявил королю:

Это небезызвестно вашему высочеству, как часто я предлагал вам свою службу для защиты вашего королевства Франция и тамошних лордов, [но] был лишен этого благодаря усилиям упомянутого кардинала, который предпочитал других людей, пользующихся его особом доверием, что привело, как хорошо известно, к потере значительной части вашего герцогства Нормандии, а также упомянутого королевства Франция.

Глостер закончил свое обличение просьбой об увольнении Бофорта и Кемпа из Совета, "чтобы люди могли свободно говорить то, что они действительно думают, ибо хотя я и осмеливаюсь говорить всю правду, другие не осмеливаются этого сделать"[552].

Призыв Глостера не вызвал никакого отклика у молодого короля, чье собственное стремление к миру, естественно, склоняло его к поддержке миролюбивых духовных лиц, а не воинственного дяди. Генрих позволил герцогу выразить официальный протест: "Я никогда не соглашался, не советую и не буду соглашаться на освобождение [герцога Орлеанского] иначе, как это указано в последней воле моего брата". Тем не менее, Генрих чувствовал себя обязанным опубликовать свое собственное оправдание политики, проводимой от его имени, ссылаясь на свой моральный долг добиться мира, а также на страдания Нормандии и невозможность финансирования продолжающейся войны. Он также добавил суровое предписание, что желает, "чтобы было открыто и ясно известно, что то, [что] он сделал в указанном деле, он сделал сам, по собственной воле и мужеству… движимый и побуждаемый Богом и разумом"[553].

Генрих не хотел допустить, чтобы Бофорта обвинили в его собственном решении освободить Карла Орлеанского, но, возможно, на него повлияло убеждение Глостера, что герцог не выполнит свою часть сделки, добиваясь мира после своего освобождения. Согласованные условия освобождения включали выкуп в размере 40.000 ноблей (7 млн. ф.с.в), который должен был быть выплачен немедленно, и еще 80.000 ноблей (14 млн. ф.с.) в течение 6-и месяцев и если герцогу удалось бы добиться заключения мира в течение этого времени, весь выкуп отменялся, а если он потерпел бы неудачу и не смог собрать деньги, он был обязан с честью вернуться в плен. Генрих был готов пойти на это, и Глостер ничего не добился, ворвавшись в Вестминстерское аббатство во время публичной церемонии, на которой Карл Орлеанский поклялся соблюдать условия своего освобождения.

Поскольку Карлу VII, как и Глостеру, была неприятна мысль об освобождении герцога Орлеанского, он отказался внести свой вклад в его выкуп, и только грозная герцогиня Бургундская заставила французскую аристократию собрать необходимую сумму. 5 ноября 1440 года Карл Орлеанский вернулся во Францию свободным человеком: исполнилось почти ровно 25 лет с тех пор, как он попал в плен при Азенкуре. Хотя он продемонстрировал свое примирение с герцогом Бургундским, приняв членство в Ордене Золотого Руна и женившись на племяннице Филиппа, Марии Клевской, большие надежды, возлагавшиеся на его роль миротворца, не оправдались. После Прагерии Карл VII с таким подозрением отнесся к новому союзу между двумя бывшими врагами, что прошло более года, прежде чем герцог Орлеанский