Наследие Рима. Том 2. Kрестовые походы - Олег Николаевич Слоботчиков Страница 72

своим врачом. Вильгельм Тирский, очевидец, описывает боль людей во время этой новости и во время перевозки тела из Бейрута в Иерусалим. К похоронной процессии приехали не только франки, но и христиане других вероисповеданий. Люди Горы толпами спускались, чтобы в последний раз поприветствовать гроб; сами арабы поклонились тому, кто всегда был для них справедливым хозяином или рыцарским противником.

Тем, кто предложил Нур эд-Дину воспользоваться обстоятельствами, чтобы напасть на франков, великий атабек благородно ответил, что ему не захочется нарушить траур такого доблестного воина. Этот салют верного врага сопровождает Балдуина III до его могилы. Четвертый король Иерусалима исчезает в расцвете сил без какой-либо политической ошибки, без единого изъяна. Как солдат и полководец, а также как государственный деятель и дипломат, вся его деятельность несет на себе отпечаток ранней интеллектуальной зрелости, а также юношеского сияния. Заключением византийского союза он заложил основы внешней политики, которая была мудростью, правдой и спасением. Он повсюду заставил Нур эд-Дин отступить. Он оставил жизнь в радости любви в ее цветке, оплакивая мусульман так же, как и себя. Судьба юного героя античности, конца середины средневековья.

16.

Первая экспедиция в Египет Амори I

Балдуин III не оставил ребенка, его брат Амори I стал его преемником (1162 г.). Чтобы взойти на престол, новому королю пришлось принести в жертву свою жену Агнес де Куртенэ, что вызвало враждебность части двора. Легкомыслие, с которым он расстался с ней, хотя она уже подарила ему сына, будущего Балдуина IV, и дочь Сибиллу, свидетельствует о том, насколько хорошо он умел подчинять все соображения интересам своей политики. Ему тогда было двадцать семь. Он был толстым мужчиной, «настолько толстым, что выглядел так, будто у него женская грудь», но также выше среднего, с благородным лицом, светлой кожей, с сильным орлиным носом, светлыми волосами, запрокинутыми назад, блестящими глазами, густой бородой. Когда он предавался веселью, «его взрывы смеха сотрясали все его тело». Несмотря на избыточный вес, он не много ел, не пил. Он тоже не был игроком, как его брат, и предпочитал благородное развлечение соколиной или ястребиной охоты игре в кости; но он показал себя ужасно склонным к похоти, и Вильгельм Тирский стенал над количеством его прелюбодеяний. Из той же летописи мы знаем, что Амори было немного трудно говорить. Возможно, именно поэтому он был мрачным, неразговорчивым и отстраненным. Фактически «он говорил с людьми только тогда, когда не мог этого избежать». Эта кажущаяся холодность, суровость его подхода были тем более поразительны, что был наследником принца, который своей учтивостью, доброй грацией, знакомством со всеми покорил все сердца. Более того, несомненно, что Амори проявил себя довольно жестким, по крайней мере когда государственные соображения казались ему поставленными на карту. Архиепископ Тира, который, тем не менее, уважает его, показывает это. Он был жадный до денег, недобросовестный в отношении средств, чтобы получить их, даже в ущерб имуществу Церкви. Но, как он сам сказал этому прелату, у этого сурового налогообложения не было никакой другой цели, кроме защиты королевства, необходимого для священной войны. Доказательством тому является то, что никто не тратил больше средств, когда на карту были поставлены интересы страны, кроме того, он доверял своим агентам и редко призывал их к ответу.

Точно так же, ни обиженный, ни мстительный, он забывал или притворился, что не слышит плохих слов о себе. Эта политика, которую критикуют за мрачность и резкость, поэтому имела широкий кругозор и доброту. На войне он был стойким солдатом, равнодушным к опасностям, нечувствительным к жаре и холоду, лишениям и усталости, спокойным и находчивым лидером в самых сложных переходах. Он был очень умным, вдумчивым и проницательным одновременно. Обладая потрясающей памятью, он глубоко знал «обычаи королевства» и говорил о законе как лучший юрист того времени. По выражению Вильгельма Тирского, намекающего на его легкое заикание, «он лучше давал хороший совет, чем рассказывал анекдот». Не будучи таким грамотным, как его брат Балдуин III, он обладал большим интеллектуальным любопытством, «любил заглядывать в книги, особенно в учебники по истории». Мы знаем, что именно он пригласил Гийома написать свою большую хронику «историю предшественников и свою собственную».

Архиепископ Тира однажды был ошеломлен, когда король спросил его о доказательствах бессмертия души. Святитель напомнил ему доказательства, взятые из Священного Писания, Амори попросил других, способных убедить даже неверных, и он заявил, что удовлетворен только тогда, когда Вильгельм Тирский сослался на чисто философскую необходимость санкционирования наших действий в будущем: земная жизнь слишком часто показывает плохо вознаграждаемую добродетель и безнаказанный порок. Наконец, Амори, уроженец Палестины, очень интересовался проблемами коренных народов. Его представили путешественникам, которых караванные тропы вели с дальнего востока к сирийским портам, и подробно расспросили об их стране.

Когда он нетерпеливо стремился получить информацию таким образом от караванщиков, прибывших из Алеппо, Дамаска или Каира, когда он делал обзор этого мусульманского мира, окружавшего узкое христианское королевство с трех сторон, какие размышления мог сделать молчаливый Амори? На северо-востоке и востоке конституция великого турецко-арабского королевства Нур эд-Дин теперь запрещала франкам любую возможность экспансии. В присутствии новой мусульманской монархии, которой подчинялись в Алеппо и Хаме, Хомсе и Бал-беке, Дамаске и Хауране, Иерусалимское королевство могло только стоять в обороне. Но теперь, с другой стороны, все новости, поступающие из Каира, показали, что упадок династии и режима Фатимидов стал непоправимым. Это было не что иное, как нескончаемые трагедии, дворцовые заговоры и казарменные революции, среди происков, пожалуй, самого коррумпированного двора за всю историю. В 1163 году визирь Чавер был изгнан одним из своих учеников, великим камергером Диргамом. Анархия была повсюду. Египет должен был быть взят. Перед таким зрелищем Амори I понял, что новый этап в истории крестовых походов только что начался. Покушения франков на Алеппо и Дамаск навсегда закончились. Может начаться эра крестовых походов в Египет. И решительно, впереди Жана де Бриена и Людовика IX, Амори направил франкскую экспансию в долину Нила.

С момента своего возвращения в Сирию старый курдский полководец не переставал жаловаться. Он измерил, даже лучше, чем Амори, непоправимый упадок династии Фатимидов, в то же время, когда он почувствовал эту жирную землю Египта, беззащитную добычу, заранее обреченную на попадание во власть самых смелых. Более того, в глазах ортодоксальных мусульман-суннитов, таких как Ширкух его учитель Нур эд-Дин, не было ли шиитское мусульманское учение, которое исповедовали фатимидские халифы, явной ересью? Таким образом, религиозное рвение усиливало политический интерес, и именно по этим причинам в январе 1167 г.