О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь Страница 7

Но некоторые женщины обращают это себе на пользу. Парфений Никейский рассказывает, что некая троянка Лаодика была влюблена в грека по имени Акамас. Она не смела из стыдливости признаться ему в своей страсти. Правитель Даданоса взялся помочь ей и пригласил на пир, где был Акамас. Ему представили Лаодику как любовницу короля, а он, в обычаях своего народа, не мог даже предположить, что имеет дело с честной женщиной. Так ей удалось утолить свою страсть с мужчиной, который не посмел бы лечь с ней, если бы знал ее истинное социальное положение.

Такая поразительная история очень точно характеризует древнегреческую культуру. В Книге Есфири, в Библии, рассказывается о царице Астинь, отказавшейся прийти на пир к Артаксерксу. Но ее поведение было расценено как знак презрения, а не стыдливости. Ни царь, ни его помощники не видят ничего бесчестного в том, что женщина присутствует на пиру с мужчинами. Геродот удивляется, что у кавнийцев женщины и дети пируют вместе с мужчинами, но у римлян и этрусков это тоже было принято, за что их обвинял в безнравственности Афиней Навкратийский.

Таким образом, критерием женской стыдливости становится отношение к ней мужчины. Если ситуация такова, что мужчина может владеть собой в полном соответствии с идеалом меры, который пронизывает всю древнегреческую культуру, то женщинам дозволяется присутствовать и на исключительно мужских собраниях. Таковы, например, соревнования на стадионе, где мужчины целомудренно обнажены. Но если мужчины готовы предаться «чрезмерности», то присутствие женщины среди них ведет к позору. То же и в военном лагере, где воины находятся в своем мужском обществе.

Проникнуть в военный лагерь для женщины так же недопустимо, как было недопустимо для Гигеса оказаться в супружеской спальне царя. В трагедии Еврипида «Ифигения в Авлиде» женщинам приходится несколько раз нарушить этот запрет. Они испытывают стыд. Хор женщин говорит, что, при взгляде на героев, у них

Краской стыдливости розовой

Вспыхнули вмиг ланиты.

(Здесь и далее пер. И. Анненского.)

Когда Ахилл видит Клитемнестру, вышедшую из комнаты, чтобы поговорить с ним (она думает, что он просил руки ее дочери Ифигении), он восклицает «отступая в изумлении»:

О, стыд!.. О, боги!.. Предо мной жена

Блестящая и дивная красою […]

Кто ты, жена? И как среди щитов

Ты, слабая, проникла в этот лагерь?

Мать Ифигении благодарит Ахилла за то, что он соблюдает правила благопристойности, и воин подтверждает:

Мне с женщиной беседовать зазорно.

Клитемнестра узнает, что никакой просьбы о женитьбе на Ифигении не было, что это — только уловка Агамемнона, задумавшего заманить в Авлиду Ифигению, чтобы там принести ее в жертву. И тогда Клитемнестра краснеет, но не от возмущения, а от стыдя, что она заговорила с воином.

При этом Клитемнестра немолодая и замужняя женщина. Каково же должно быть Ифигении, пришедшей в лагерь, чтобы уговорить воинов пощадить ее. И Клитемнестра говорит Ахиллу:

А хочешь ты — она твои колени

Обнимет, умоляя. Это будет

Для девушки стыдливой непривычно,

Но слова твоего довольно — и она

Здесь пред тобой, вся розовая, снимет

С лица фату? Иль, может быть, тебе

Моей мольбы достаточно и в доме

Остаться ей позволишь? Впрочем, стыд,

Как он ни свят, всегда покорен силе…

Встретившись с Ахиллом, Ифигения хочет бежать от стыда. Но мать советует:

Не до нежностей теперь нам средь напасти несказанной.

До счастливых дней отложим женский стыд и гордость сана…

Мы видим сразу несколько упоминаний о стыдливости. Появление Ифигении в военном лагере должно быть обосновано как следует: сначала о стыде только упоминает хор, потом мать разговаривает с Ахиллом, и лишь после всех этих предосторожностей в лагере появляется сама Ифигения, и появление ее оправдано тем, что она хочет молить Ахилла о помощи.

Военный лагерь, как и пир, место, где царит «чрезмерность».

Нет, женщина, ни видеть дочь твою, ни делаться предметом пересудов

Толпы невежд и праздных — не хочу я, —

говорит Ахилл.

Но дома, в мире цивилизации и меры, женщина опять допускается к целомудренной наготе мужчины и без ложного стыда предлагает гостю помочь ему в омовении. Она чувствует себя в полной безопасности, нет никакой угрозы для нее: ее защищает само место. Споры по поводу того, обнажены или нет при омовении половые признаки гостя, кажутся мне беспочвенными. Уже тот факт, что гостя может омывать как служанка, так и дочь хозяина, говорит о том, что наши современные представления о стыдливости здесь не годятся.

Приведу еще лишь один пример, когда гость получает омовение из рук женщины: речь идет об Одиссее, пострадавшем, когда морская пена выбросила его на прибрежные камни («Одиссея», песнь VI, ст. 221 и далее). Здесь, казалось бы, дело обстоит иначе: Одиссей отвергает помощь и не желает выставляться обнаженным перед «прекраснокудрыми девушками». Он соглашается только на помощь пожилой женщины. Я присоединяюсь к тем исследователям, которые считают, что Одиссей стыдится не наготы, а телесного безобразия, не отвечающего канонам атлетической красоты. А взгляд женщины, чье тело тоже обезображено, пусть и старостью, не оскорбляет его. Дюер и некоторые другие считают, что здесь речь идет о стыде наготы, однако другие примеры у Гомера свидетельствуют об обратном.

Итак, женская стыдливость в Античности носит активный характер, а правила пассивной стыдливости существенно отличаются от наших и зависят от того, идет ли речь о месте, где царит «чрезмерность» (hybris), или о месте, где обитает собственно «стыдливость» (aidos).

ЖЕНЩИНА ПОД ПОКРЫВАЛОМ

Когда женщина выходит из места затворничества, ее стыдливость должна защищать одежда. Особенно важно это там, где женщине все же предоставляется некоторая свобода. В республиканском Риме женщина имеет право выходить из дома без сопровождающих, зато ей запрещено появляться на людях с непокрытой головой, разговаривать с женщинами, пользующимися дурной репутацией, и посещать игры без разрешения супруга. Одежда должна скрывать женщину: гинеконом в Сиракузах следит за тем, чтобы одеяние было белым и непрозрачным. Открытыми могут быть только ладони и, в некоторых