Опасная граница - Томас Дж. Барфилд Страница 7

центральных степей в принципе могли создать политическую систему внеплеменного типа и завоевать Китай, но это было отклонением от традиционной циклической модели. Неизменность материальной основы номадизма не позволила инновациям Чингис-хана сохраниться. Подобная аномалия имела место в истории Центральной Азии лишь однажды, и вскоре ей на смену пришла более традиционная последовательность смены династий. Случай с монголами лишний раз доказывает вероятностный, а не детерминистский характер схемы Барфилда.

Книга Барфилда и предложенная им модель объяснения истории взаимоотношений кочевников и Китая вызвали широкий резонанс среди научной общественности. Были высказаны критические замечания, в основном сводящиеся к двум пунктам. Во-первых, частью ученых оспаривалась сама идея отсутствия в среде кочевников социальной эволюции. Во-вторых, некоторые из исследователей акцентировали внимание на хронологических неувязках модели «циклов власти» и ее слишком жестком, недифференцированном характере. Критики первой группы, т. е. сторонники эволюционного номадизма, усматривали в кочевой государственности итог постепенного внутреннего развития и отрицали, что кочевники создавали лишь квазигосударственные объединения, рассчитанные на эксплуатацию Китая. Представители второй (это были, как правило, эмпирически мыслящие историки-практики, не имеющие явных теоретических предпочтений) отмечали, что обобщенный Барфилдом материал нередко подгоняется под заранее подготовленную стандартную схему, и указывали на случаи отсутствия хронологической корреляции «циклов власти» в степи и в Китае, когда, например, единая кочевая империя возникала раньше, чем централизованная империя в Китае. Они подчеркивали, что спектр адаптационных стратегий кочевников был довольно широким и номады не были в полном смысле слова заложниками своей среды обитания, а также считали упрощением сводить все разнообразие взаимоотношений кочевников и Китая к одной или двум моделям, разработанным на материале конкретных исторических периодов.

Эти замечания, если они не продиктованы принципиальным отрицанием любой теории, заставляют задуматься над адекватностью предложенной Барфилдом объяснительной конструкции. Разумеется, сейчас рано говорить об окончательном решении всех поставленных в ходе развернувшейся дискуссии вопросов. Тем не менее можно сделать некоторые предварительные выводы. Критика, высказываемая адептами самостоятельной эволюции кочевых обществ, в значительной степени носит догматический характер, что существенно уменьшает ее убедительность. «Стадиалисты», как правило, не приводят в защиту своей теории новых аргументов, варьируя давно знакомую линейную схему. Эта схема предполагает универсальный характер развития человеческого общества и механически переносит на историю кочевников стадии развития оседлых цивилизаций. Идея прогресса в такой схеме может трактоваться по-разному, но она обязательно предшествует любому критическому анализу и подчиняет его себе. В последнее время, правда, были высказаны также предположения о том, что кочевое общество развивалось по альтернативному эволюционному «каналу», отличному от пути развития оседлых обществ, который обеспечивал достижение высокой степени иерархической и культурной сложности, но не был связан с возникновением бюрократического государства. Однако сути дела это не меняет. Какова бы ни была природа эволюционных изменений в кочевой среде (классической или альтернативной), эти изменения, по-видимому, могли происходить только при наличии регулярных контактов кочевников с более высокоорганизованными аграрноурбанистическими обществами. Эволюция кочевого социума всегда носила вынужденный, несамостоятельный характер.

Гораздо более аргументированна критика сторонников «эмпирического» подхода. Действительно, детальное исследование почти каждого из рассматриваемых Барфилдом периодов может продемонстрировать, что конкретный исторический материал в каких-то деталях противоречит выдвинутой для него модели объяснения или делает ее излишней, тривиальной. Что-то удается объяснить лучше, что-то — хуже. У каждого периода есть свои собственные особенности, которые не могут быть охвачены единой «парадигмой». Любая обобщенная схема игнорирует те или иные детали. Однако значит ли это, что ошибочен сам принцип моделирования исторического процесса и что его нужно заменить практикой описания бесконечного числа уникальных исторических феноменов? Мы полагаем, что нет. Подобная радикальная «фрагментаризация» сделала бы историю совершенно непонятным нагромождением фактов, обессмыслила ее. Чтобы история обрела смысл, ее нужно представить в виде взаимосвязанного, т. е. логически структурированного, целого. Поэтому обобщающие модели, подобные той, которую выдвинул Барфилд, важны и полезны даже в том случае, если они, стремясь уловить некоторую общую тенденцию, упускают из виду частности. Согласно крылатому выражению, популярному у представителей естественных и точных наук, «нет ничего практичнее хорошей теории». Теория Барфилда как комплекс взаимодополняющих объяснительных моделей подтверждает этот тезис. Она по сути дела первая в историографии кочевников попытка создания связной, последовательной, логически стройной модели исторического процесса во Внутренней Азии. В этом качестве она обладает огромной методологической ценностью и займет достойное место в ряду исторических исследований данного региона даже тогда, когда будет модифицирована или заменена другими, более совершенными теориями[5].

Благодарности

Я искренне признателен Томасу Барфилду за внимание, проявленное им к изданию настоящей книги на русском языке, и за то долготерпение, с которым он отвечал на возникающие у меня как переводчика и редактора вопросы.

Кроме того, я хочу выразить благодарность всем, кто помогал мне на разных этапах перевода книги и работы над ее русским текстом: Олегу Федоровичу Акимушкину, Олегу Георгиевичу Большакову, Севьяну Израилевичу Вайнштейну, Инне Феликсовне Гурвиц, Лидии Алексеевне Карповой, Сергею Григорьевичу Кляшторному, Николаю Николаевичу Крадину, Юрию Львовичу Кролю, Евгению Ивановичу Кычанову, Ирине Федоровне Поповой, Аделаиде Федоровне Троцевич, Владимиру Леонидовичу Успенскому, Татьяне Николаевне Чернышевой.

Д. В. Рухлядев

О передаче имен собственных, терминов и цитат из источников

Единой системы передачи на русском языке имен собственных, содержащихся в книге, не существует. В большинстве случаев приводится транскрипция тех вариантов их написания, которые были употреблены самим автором в оригинальном английском тексте. В тех случаях, когда имеется общепринятое русское написание имени собственного, отличающееся от его английского эквивалента, оно сохраняется. Перевод цитат из древних и средневековых источников дается по оригинальному английскому тексту, а не по русским переводам соответствующих источников, хотя лексика и стилистика последних частично сохраняются. Специальные термины, как правило, передаются в той форме, в которой они употребляются в русской научной литературе.

1. ВВЕДЕНИЕ. МИР СТЕПНЫХ КОЧЕВНИКОВ

Около 800 г. до н. э. евразийские степи пережили глубокую культурную трансформацию, которой суждено было оказать решающее влияние на мировую историю в течение последующих двух с половиной тысячелетий. Культурные цивилизации юга впервые столкнулись с кочевыми народами, мигрировавшими вместе со своими стадами по пастбищам Внутренней Азии. Эти народы отличались от своих предшественников тем, что изобрели конницу — стремительных всадников на лошадях, использующих составной лук для поражения своих противников лавиной стрел с большого расстояния. Несмотря на сравнительно небольшую численность, они в течение нескольких веков удерживали господство над степью и создавали огромные империи, которые периодически терроризировали оседлых соседей. Наивысшей точки могущество кочевников достигло в XIII в., когда войска Чингис-хана и его преемников завоевали большую часть Евразии. К середине XVIII в. революция в области технологии и транспортных средств решительно изменила соотношение военных сил кочевников и их оседлых соседей, и номады были