Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Синицын Федор Леонидович Страница 69

«Теневая экономика» значительно активизировалась еще в период правления Н.С. Хрущева — в начале 1960-х гг., в связи с либерализацией экономической политики внутри страны и ослаблением профессионального ядра службы БХСС[1227], вызванной ведомственными реорганизациями[1228]. Однако наиболее значительное ее развитие произошло в 1970-х и 1980-х гг. — если в 1960 г. «вторая экономика» давала 3,4 % ВНП страны, то в 1988 г. — до 20 %[1229].

С 1970-х гг., как пишет Г.И. Ханин, впервые после НЭП «теневая экономика» начала оказывать серьезное воздействие на экономическую жизнь СССР и стала ее крупным фактором. «Приписки», распространенные в ряде отраслей, и плохо обоснованные нормы расхода материальных ресурсов открывали возможности продажи «налево», например, автобензина и строительных материалов. Первоначально особо крупные размеры «теневая экономика» приобрела в республиках Закавказья, особенно в Грузии и Азербайджане. С конца 1960-х гг. стали расти масштабы обворовывания государства и населения в Москве, а в начале 1970-х гг. в городе уже функционировала система организованных хищений в торговле, сфере обслуживания и местной промышленности[1230].

В 1971 г. жители Москвы сообщали властям, что в овощных магазинах «качество продукции, поступающей с плодоовощной базы, хуже, чем… продукции, поступающей непосредственно из колхозов и совхозов»[1231]. Действительно, работавшая в городе «торговая мафия», получив в свои руки сеть городских плодоовощных баз, развернула активную деятельность по перепродаже части колхозной и совхозной продукции через рынки. Продукция низкого качества поступала в сеть государственных магазинов, а первосортная — на рынки, где продавалась по завышенным (в сравнении с государственными) ценам. Результаты этой нелегальной деятельности причудливо отразились в государственной статистике: по ее данным, плодоовощные совхозы практически ничего не производили, тогда как рыночные прилавки ломились от свежей зелени, фруктов и овощей, поступивших якобы от частных лиц. Статистики сделали на этом основании ложный вывод о фантастически высокой производительности приусадебных участков и крайне низкой урожайности и неимоверных потерях при уборке совхозной и колхозной продукции[1232].

В 1975 г. московские власти отмечали, что в городе «имеется немало фактов хищения социалистической собственности, спекуляций, поборов», которые составляли около 20 % общего числа ежегодно регистрируемых преступлений[1233]. На самом деле, как выяснилось позже, подлинные масштабы «спекуляции» были минимум в 200 раз выше официально заявленных[1234].

Еще более широкомасштабная система «теневой экономики» и коррупции сложилась в республиках Средней Азии, особенно в Узбекистане[1235]. Интересно, что в конце ноября 1982 г. Ю.В. Андропов объявил на пленуме ЦК КПСС, что в сельском хозяйстве «добились неплохих результатов», в том числе «выращен неплохой урожай хлопка»[1236], а буквально через несколько месяцев Прокуратура СССР начала расследование «хлопкового дела»: оказалось, что размеры приписок в Узбекистане достигли нескольких миллионов тонн хлопка, в результате чего государству был причинен ущерб, измеряемый миллиардами рублей[1237].

Масштабы «теневой экономики» начали выходить на свет только в начале 1980-х гг., когда в стране прошел ряд «коррупционных» процессов («рыбное», «сочинско-краснодарское», «хлопковое» и другие громкие дела). В «теневую экономику» были вовлечены десятки миллионов граждан СССР. Число «советских миллионеров», возможно, исчислялось десятками тысяч человек, а сосредоточенные у них денежные средства измерялись в середине 1980-х гг. многими десятками миллиардов рублей (в 1985 г. общая сумма вкладов в сберкассах СССР составляла 220,8 млрд руб.)[1238]. А.В. Островский видел проявление роста «теневой экономики» в росте продажи ювелирных изделий в советских магазинах. В 1960 г. их было продано на 84 млн, в 1965 г. — на 107 млн, а к 1970 г. — уже на 533 млн руб., т. е. в «Золотую пятилетку» прирост составил почти 100 % в год. В 1975 г. ювелирных изделий было продано уже на 1637 млн, в 1980 г. — на 4637 млн руб. — прирост, соответственно, в 3 и 2,8 раза. Всего за 15 лет (с 1965 по 1980 г.) продажа ювелирных изделий увеличилась в 45 раз[1239]. Характерно, что в 1978 г. в беседах с партийными руководителями некоторые люди предлагали в 3–5 раз поднять цены на золото[1240] (вместо того, чтобы повышать цены на продовольствие и другие более необходимые товары). Очевидно, стоимость ювелирных изделий была не очень высокой, и «теневики» с удовольствием вкладывали деньги в них.

На фоне роста «материального интереса», уже переходившего установленные законом границы, власти СССР продолжали декларировать курс на повышение уровня жизни населения. В феврале 1971 г. на совещании в преддверии XXIV съезда КПСС Л.И. Брежнев много внимания уделил обсуждению «новых шагов» в сфере «повышения жизненного уровня народа», подчеркивая, что «главная задача» — это «дальнейшее непрерывное повышение благосостояния». А.М. Александров считал правильным, что в экономическом разделе отчетного доклада ЦК КПСС съезду присутствовал «нарочито потребительский уклон», так как «это один из главных моментов политики партии». Он полагал, что требования к росту уровня жизни должны быть даже «завышенными». Директор ИМЭМО академик Н.П. Иноземцев поддерживал курс на то, «чтобы экономика была эффективной… в жизненном уровне населения». По мнению Брежнева, высказанному в марте 1973 г. при подготовке доклада на пленуме ЦК КПСС, «все страны поняли, что надо быстрее расти, что без экономического роста нельзя создать лучших материальных благ и условий для людей… Все хотят сделать больше, чем они могут»[1241]. Таким образом, советское руководство осознавало, что в мире идет соревнование за рост уровня жизни, ставшее одной из форм идеологической борьбы за умы и души людей.

Власти заметили рост важности «материального фактора». В 1969 г. на Совещании коммунистических и рабочих партий Л.И. Брежнев заявил, что растущие потребности людей предъявляют «все более высокие требования к нашей промышленности и сельскому хозяйству». Видели они и расширение спектра этих потребностей. В 1970 г. во время обсуждения «Материалов по вопросам идейно-воспитательной работы к XXIV съезду КПСС» руководитель группы консультантов Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС Б.Г. Владимиров отмечал «резкое возрастание объема и… структуры потребляемых благ… На протяжении сотен лет структура потребления человека состояла главным образом из предметов жилища, пищи и одежды. Теперь структура потребления революционно изменилась». На совещании в феврале 1971 г. Л.И. Брежнев назвал одной из причин «потребительской революции» изменения в советском социуме — а именно рост «образованности», в результате чего «во всех отношениях общество стало другим»[1242].

В связи с этим идеологи считали важным обеспечить достойный уровень потребления — они обращали внимание, например, на то, что «молодежь не будет мириться с перебоями в снабжении мясом». А.М. Александров в записке, направленной Л.И. Брежневу в декабре 1970 г., на основе анализа событий в Польше призывал генсека «не ослаблять заботы о постоянном (в разумных пределах) повышении материального благосостояния самых широких масс трудящихся». Брежнев соглашался с этим. На совещании в феврале 1971 г. он отметил, что власти «должны ответить» за то, «чтобы… [позитивный] настрой был морально-политический», для чего «должны знать, с каким настроем человек идет на работу, какое у него жилье, медицинское обслуживание». Он полагал, что удовлетворение потребностей граждан страны «относится и к психологическому настрою, и к моральному, и… создает условия в жизни»[1243]. Западные эксперты и вовсе видели в высоких показателях уровня жизни залог существования советской системы. Так, в 1973 г. МИД ФРГ прогнозировал, что если Брежнев не сможет удовлетворить пробужденные им ожидания более высокого жизненного уровня, ему угрожает «конкретная опасность»[1244]. Действительно, увеличение производства товаров и услуг становилось решающим фактором для поддержания политической стабильности в СССР[1245].