О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь Страница 65

по ношению брюк. Следующие строки представляют в карикатурном виде Улисса — героя одноименного романа ирландского писателя Джеймса Джойса: «Завернутый в свою тогу, англичанин осмотрелся вокруг и произнес: “Как здесь хорошо. Давайте соорудим туалет”». Ломброзо в своей работе «Преступница и проститутка» (1896) устанавливает связь между развратным поведением преступниц и их дикостью, вспоминая народы, у которых женщины не испытывают никакой неловкости, демонстрируя свою наготу. Старая тема примитивной добродетели опять жива: именно развращение нравов способствует появлению стыдливости, чтобы «с большей серьезностью подавлять бесстыдство». Но кроме того, стыдливость развивается в процессе цивилизации, сопровождаемом физиологическими изменениями в организме человека. «По мере того как нервная система человека становится все тоньше и кажется, что наше общество гибнет от неврозов, оживает восприятие стыдливости», — считает Абель Майфод, о чем он пишет в своей работе «О публичных развратных действиях». Книги о правилах хорошего тона идут еще дальше. Если стыдливость побуждает нас укрывать от других некоторые действия или части тела, то цивилизация учит нас скрывать то, что сама природа не потрудилась утаить, то, что «роднит нас с животными»: прием пищи, питье, чихание, кашель. Самые простые действия должны выполняться «с подобающим приличием и стыдливостью». Этого требует от человека достоинство его существования, поскольку «разум твердит нам, что чем больше мы в своих манерах удаляемся от поведения животных, тем больше мы приближаемся к желанному совершенству», — говорится в книге «Светское общество, или Вежливость, тон и манеры приличного общества» (1824).

На базе этого утверждения превосходства европейского человека в XIX и XX столетиях возобновятся споры об истоках стыдливости. С точки зрения закона, как и с точки зрения антропологии стыдливость, приобретенная в процессе цивилизации, которую все больше и больше смешивают с понятием приличия, является общим человеческим качеством, независимым от пола. Но в таком случае с точки зрения медицины женская стыдливость сделала гигантский скачок.

ВТОРОЙ ПОКРОВ: МЕДИЦИНА

Так ли легко отличить допускаемую модой свободу в одежде от вольностей, осуждаемых законом, чтобы в XIX веке можно было снова пользоваться нюансами, определенными основателями Кодекса Наполеона? Директория и Консулат вновь ввели в моду античную одежду, которая изначально предназначалась для более теплого климата. Итак, «гречанки с улицы Вивьен и улицы Тиру» должны довольствоваться рубашками из плотного хлопка и платьями из муслина без рукавов, с обнаженными плечами и шеей, и обувать на голые ноги высокие кожаные сандалии-котурны. Такая одежда мало соответствует как европейским обычаям, так и климату. Чтобы пощадить свое целомудрие и стыдливость, некоторые изготавливали себе чулки телесного цвета с раздельными пальцами, как на перчатках, и носили на пальцах ног бриллиантовые кольца.

XIX век вновь вносит сумятицу в представления о женской стыдливости, и на этот раз именно врачи наведут порядок в этом вопросе.

Око и рука врача

Во времена Старого Режима женщина ходила исповедаться к своему священнику. Отныне она должна открываться своему врачу. Так, П.-Ж. Мари де Сент-Юрсен, главный врач армии Севера, поселившийся в Париже, в 1803 году встретил пациентку, напуганную растиражированными в газетах предупреждениями доктора Дезессарца об опасности ношения декольте и бальных платьев. Разумеется, приходя на бал зимой, женщины с мороза сразу же оказываются в перегретой атмосфере зала, вальсируют, потеют, а затем, без каких-либо мер предосторожности, снова выходят на улицу… Но как «сочетать хрупкое здоровье с желанием пококетничать»? Можно ли продолжать носить бальные платья во время «эпидемии простуды, жертвами которой прошлой зимой стало так много женщин»?

Молодой доктор подтверждает мнение своего старшего коллеги и получает со стороны женщины согласие на «платок и рукава», причем лишь до того дня, пока желание блистать на балу не пересилило голос ее разума. «На бал отправлялись раздетыми, как богини, танцевали, как ангелы, а потом заболевали, как обычные женщины», — пишет Сент-Юрсен в книге «Друг женщин» (1804). К счастью, доктор был горячим сторонником принятия ванн: в итоге это приятное средство лечения позволило его пациентке одеваться согласно моде и без ущерба для здоровья. «Благодаря правильному образу жизни она даже выглядит румяной и пышет здоровьем».

Если в XVII веке духовные наставники восставали против обнаженной шеи и требовали, чтобы женщина носила хотя бы платок, то отныне с легкими туалетами дам борются врачи. Причина этого связана с сугубо медицинскими аспектами. После того как англичанки переняли французскую моду на декольтированные платья, число простудных заболеваний в Лондоне многократно возросло. Теперь сплошь и рядом врачи сталкиваются с высокой температурой и ревматизмом у женщин, советуя им носить одежду из фланели. Но голос морали не заставил себя долго ждать. «Декольтированные платья из легких тканей с короткими рукавами выставили напоказ прелести, которые скромность и гордость должны были прятать от посторонних глаз», — говорится в диссертации Ж. Люйе «Влияние роскоши и моды на женские болезни» (1818). В обществе, занятом поисками новых духовных ориентиров, врач берет на себя функцию влияния на своего пациента, потерянную священником. Тайна врачебных кабинетов сродни тайне исповедальни: в них проходят признания, проповеди, покаяния. Грех против Бога в этой новой теологии заменяется грехом против природы. Как богослов в своих работах выходил за рамки правил стыдливости, так и у врача нет причин стыдиться чего-то в разговорах с пациентом. Но врач нарушает нормы стыдливости еще и тем, что ни его руку, ни его взгляд не заботит то, что его пациенты могут испытывать потрясение от его действий.

В прошлом такие проблемы тоже имели место. В классическую эпоху, когда произошел большой прогресс в акушерстве и гинекологии, возникли серьезные разногласия между акушерками и врачами мужчина ми, принимающими роды, по поводу ограничения власти врача над женским телом. Был поставлен вопрос о приличиях, как свидетельствует доктор Хекет в работе «О непристойности принятия родов мужчинами» (1708). В XIX столетии все эти споры — дело прошлого. Медицина берет на себя право говорить и делать все, что считает нужным. На этом основании можно сказать, что медицина является официальным покровом, позволяющим быть действительно обнаженным перед врачом как физически, так и при описании своих ощущений.

Таким образом, между пациенткой и ее врачом возникает невидимая пелена стыдливости, которая — любопытно заметить — исчезает, как только врач снимает свой белый халат. Так, венеролог наблюдает, что пациентки инстинктивно прикрываются, когда он входит в процедурный кабинет в повседневной одежде; но если на нем его врачебный халат, они не чувствуют стеснения, оставаясь обнаженными. Если больничная обстановка может лишить наготу ее сексуальности, то во время опроса больных, напротив, необходимо соблюдать правила приличия. Во-первых, это относится к речи: трудность, связанная со стеснительностью женщин