Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы - Леонид Михайлович Абраменко Страница 58

друзей, ставшие гарантией личной безопасности доносчика, тоталитарной системой поощрялись всегда и в данном приказе получили свое нормативное обоснование. С помощью этого приказа гигантская репрессивная машина уничтожила все представления о презумпции невиновности и здравом смысле. На его основе были разорены миллионы семей, разрушена их жизнь и деятельность, разграблено имущество, а в результате бесконечный поток женщин и детей в арестантских вагонах поездов хлынул на восток в дикие районы Сибири и Казахстана. Дети в приказе также упомянуты. Они подлежали отобранию у родителей. Одних направляли в лагеря, других в детдом с таким расчетом, чтобы в одно и то же учреждение не попадали дети, связанные между собой родством. Такой раздел братьев и сестер был направлен на то, чтобы дети навсегда забыли своих родителей, чтобы один у другого не поддерживал о них память, чтобы они не могли обсуждать между собой причины ареста родителей.

К пособникам были отнесены бывшие управляющие имениями дворян, проживавших в Крыму, с которыми управляющие имели связь и вели переписку. Пособничество, по мнению чекистов, заключалось в том, что в прошлом они представляли и отстаивали интересы эксплуататорского класса, а потому являются для «народной» власти чуждыми «элементами». В архивах сохранилось несколько таких дел:

6. Богумирский Михаил Иванович, 1863 г. р., уроженец Киева, агроном, управляющий имением графа Игнатьева.

По постановлению служебной (?) коллегии ВУЧК от 14 августа 1919 г. заключен в концлагерь до конца гражданской войны, т.е. на неопределенный срок[279].

7. Галушкевич Борис Петрович (год и место рождения в деле не указаны), управляющий имением «Молотьково» Кременчугского уезда. Кто был владельцем имения, сведений нет.

По постановлению начальника Кременчугской уездной милиции от 8 сентября 1920 г. расстрелян[280].

8. Скворцов Александр Васильевич, 1876 г. р., уроженец д. Скоковцы, Макариевской волости, Костромской губернии, житель Конотопа, управляющий имением княгини Долгорукой.

По постановлению Черниговской ГубЧК от 20 сентября 1920 г. расстрелян[281].

Княгиней Долгорукой, имением которой управлял Скворцов, вероятно, является Долгорукая Валентина Евгеньевна — вдова князя Долгорукого А.А. В период гражданской войны и в 20-е годы она проживала в Симферополе. В отличие от других лиц княжеского или графского достоинства она, как ни удивительно, репрессирована не была, хотя лишилась избирательного права и находилась под неусыпным надзором. Причинами такого несвойственного для большевиков милосердия к княгине, возможно, было то, что предки ее покойного мужа, князя Долгорукого А.А., были декабристами, а сам князь пребывал у царя в большой опале.

Жители Крыма, Таврической и Одесской губерний нередко оказывали беглым офицерам и чиновникам возможную помощь, прежде всего помогали им избежать красного террора. Они предоставляли им убежище, а иногда переправляли их за границу. Приведем характерный пример, к сожалению, с трагическими последствиями.

Группа офицеров и военных чиновников, не видя смысла в дальнейшем сопротивлении Красной армии, еще до основных Перекопско-Чонгарских событий, в середине октября 1920 г. из района крымских перешейков решила уйти за границу в Румынию. Для этого они искали помощников и проводников, которых и нашли в православном монастыре «Рай» Одесской губернии. Монахи Левизор Семен Васильевич, 1883 г. р., уроженец Бессарабской губернии, и Левизор Доминика Васильевна, 1870 г. р., уроженка той же губернии, движимые чувствами христианского милосердия, при помощи местных крестьян г. Ананьева Амброса Федора Дмитриевича, 1874 г. р., Ионенко Анны Михайловны, 1886 г. р. и Рожко Ивана Васильевича, 1884 г. р., оказали офицерам необходимую помощь и, осенив их в добрый путь крестным знамением, переправили через границу, за что жестоко поплатились.

В материалах дела нет сведений о том, каким образом чекистам стало известно о содействии монахов и крестьян в переходе офицеров через границу. Известно лишь, что 20 октября 1920 г. все они были арестованы и отправлены в Одесскую тюрьму. Без доноса «патриотов» здесь наверняка не обошлось. 22 октября Одесская ГубЧК. вынесла постановление о расстреле всех пятерых с конфискацией имущества, а 25 октября 1920 г. постановление было исполнено. Покинув родину, офицеры вряд ли узнали, какую цену заплатили эти добровольные помощники за их свободу[282].

Казалось бы, зачем была нужна такая чрезмерная жестокость? Уйдя с боевых позиций, офицеры в какой-то мере облегчили вступление Красной армии в Крым. Кроме того, незаконный переход границы и пособничество в этом никогда и нигде не карались столь сурово.

В соответствии со ст. 98 Уголовного кодекса УССР, утвержденного ВУЦИК менее чем через два года после описанных событий, 23 августа 1922 г., «выезд за границу и въезд в СССР без установленного паспорта или без разрешения надлежащих властей карается принудительными работами на срок до шести месяцев или штрафом до 500 рублей золотом».

Очевидно, справедливость и очевидная соразмерность наказания, избираемого в зависимости от тяжести совершенного преступления, уступили в то время место патологической ненависти к офицерам, подлежащим поголовному истреблению, хотя они и вышли из боя. Точно также не щадили и тех, кто помогал офицерам уйти от неминуемого расстрела.

Красный террор как форма политического насилия, заключающаяся в подавлении, преследовании, устрашении, вплоть до физического истребления политических противников советской власти, неотвратимо шествовал по огромной стране и конца ему не было видно.

Красный Крест

Сострадание есть представление

Нашей собственной беды.

Вызываемое созерцанием

Чужой беды.

Т. Гоббс

Наиболее диким, варварским и позорным явлением среди всех безумных и кровавых сцен гражданской войны в России, пожалуй, были расстрелы чекистами раненых и больных солдат и офицеров Белой армии, находящихся на стационарном лечении в госпиталях и санаториях во всех городах Крыма. Большинство этих медицинских учреждений действовали под патронатом российских и иностранных обществ Красного Креста. Термин «расстрелы» как способ лишения жизни людей в обычном и традиционном понимании вряд ли соответствует обстановке совершения этого акта в отношении больных и раненых. Как свидетельствуют очевидцы, всех, подлежащих расстрелу, под