Андрей Боголюбский - Николай Воронин Страница 56

Андрея дал в своей монографии о Ростовском княжестве Д. А. Корсаков. Подобно С. М. Соловьеву, он видит в его трудах поворотный момент в истории Руси, подготовку тех начал, которые лягут в основу объединительной работы московских князей. Но он значительно уточняет и расширяет это определение: «Эпоха Андрея является прототипом последующей формации Московского государства, этого громадного и своеобразного здания, созданного великорусским племенем. Развитие начала единовластия, борьба с боярством, политическое значение православия, единение церкви и государства и распространение великорусского племени на восток — вот те основные элементы общественного строя Ростово-Суздальской земли, которые являются впоследствии основными же элементами Московского царства». Борьбой за власть и первенство стольного Владимира Корсаков объясняет и самую контрастность и противоречивость характера Андрея: «Раз мы знаем «самовластие» Андрея, — нам объясняется кажущееся противоречие в его характере, и «боголюбивый» князь выступает перед нами из сумрака веков вполне живым, цельным человеком. Кому неизвестен этот тип великорусса: благочестивый и богомольный, ласковый и добрый со своими подчиненными, «аки отец», но ласковый до той поры только, пока никто не перечит его нраву. Раз ему поперечили, не исполнили его волю, — конец! Его самовластие не признано, — и он распаляется гневом. Доброта сменяется злостью, благочестие тонет в высокоумии, страсть берет верх над рассудком…»{390}.

По-видимому, из оценки Корсакова исходил и остроумный А. Рамбо, который писал: «Можно сказать, что Андрей Боголюбский тремя веками раньше основал в России самодержавие. В XII столетии он намечает все то, что должны совершить в XV и XVI вв. московские великие князья, дабы достигнуть неограниченной власти: его деспотизм в отношении бояр, его усилия прекратить уделы, его высокомерие с другими русскими князьями, его попытки уничтожить независимость Новгорода, его союз с духовенством и намерение перенести в Окский бассейн религиозную митрополию всей России намечают политическую программу, исполнение которой оказывается под силу только десяти поколениям русских князей…»{391}.

Личность и личный вклад Боголюбского в историю Руси не привлекали специального внимания историков XX века. Его оценка и характеристика давались лишь по ходу общих обзоров русского Средневековья, в которых выработался столь же общий взгляд на Андрея лишь как на яркую фигуру начавшейся в XII веке борьбы за сильную великокняжескую власть. Так, для А. Е. Преснякова Андрей — наследник политических идей Мономаха; но они при нем приобретают существенно иной характер: «Старейшинство, связанное с владением Киевом, должно было или погибнуть, или переродиться в отношения политического господства, с одной, и служилого подчинения — с другой стороны. И пути этой эволюции были намечены в русской жизни XII в., в эпоху, в начале которой стоит деятельность Мономаха, а в конце — Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо. И важно запомнить, что эта вторая тенденция не родилась на севере вновь и лишь дальше развивала там зерна, не воспринятые киевской почвой»{392}.

Для М. Н. Покровского, который не присматривался сколько-нибудь внимательно и систематично к конкретной истории Древней Руси, Андрей Боголюбский послужил лишь в качестве иллюстрации вульгарно-социологического тезиса о «медленном процессе перегнивания старой хищнически-городской культуры в деревенскую». Символом первой были гибель Киева и «запустение» Южной Руси; представителем второй была Владимирская Русь, вождь которой, Андрей, был «оригинален» якобы лишь в том, что впервые начал эксплуатировать народную массу по-новому: «не путем лихих наездов со стороны, а путем медленного, но верного истощения земли вирами и продажами». В этом, по М. Н. Покровскому, и была сущность «самовластия» Андрея{393}. Ни отношения к горожанам, ни церковно-политические мероприятия, ни борьба с аристократической знатью и никакие другие яркие стороны деятельности Андрея не нашли места в этой характеристике.

Возрастающий в последние годы пристальный интерес к судьбам Древней Руси и ее культуры вместе со стремлением увидеть наше прошлое в сопоставлении с историей западноевропейского Средневековья привел к выводам о близости истории Владимирской земли эпохи Боголюбского к той поре в истории Запада, когда складывался «союз королевской власти и горожан» (Ф. Энгельс). «Именно здесь, на северо-востоке, — говорит академик Б. Д. Греков, — особенно в новых городах заметно росли те элементы, которые, протестуя против бесконечных феодальных войн, против старой боярской знати, тяготели к сильной княжеской власти. Этот союз во Владимиро-Суздальском княжестве мы можем констатировать со времен Андрея Боголюбского». И далее: «Усиление великокняжеской власти несет удар хроническим феодальным войнам, так называемым «усобицам», и делается фактором сплочения сил для защиты страны от внешнего врага. Но процесс этот длительный: понадобилось несколько столетий, чтобы его результаты вылились в форму осязаемых политических фактов»{394}. Так от эпохи Боголюбского история шла к эпохе «собирателей Руси» и строителей Русского национального государства — великих московских князей.

Заключение

Мы подошли к концу книги о князе Андрее.

В ней мы пытались обрисовать его родину, деятельность его деда и отца, дела и дни самого Боголюбского, его гибель, судьбу созданного им Владимирского княжества, наконец, отношение к личности и деятельности Андрея его современников, близких и дальних потомков. Нам остается подвести некоторые общие итоги, которые должны ответить на вопрос: что же дал русскому народу и его культуре неустанный строительный и воинский труд Андрея?

Он жил и правил в эпоху, когда Киевская держава и ее порядки ушли в безвозвратное прошлое, уступив торжествующей феодальной раздробленности Руси. Кровавый хаос междоусобной борьбы доламывал старые политические устои «княжого права» делая насилие и войну законом государственной жизни. Усобицы истощали русский народ, угрожали подорвать его силу и затормозить поступательное развитие его культуры. Протест против распада Руси зрел в умах Мономаха, русских летописцев, самого народа. Но жизнь еще не открывала ясных перспектив и средств борьбы с этим распадом, и перед глазами преемников Мономаха вставал лишь образ державы Владимира Святославича и Ярослава Мудрого.

Мысль Андрея также была обращена в прошлое. Он представлял себе свою деятельность как подражание и продолжение деятельности «христианнейшего предка», Владимира Святого: в его строительстве реально просвечивает интерес к архитектуре Ярославова Киева.

Но Андрей не питал иллюзий насчет путей борьбы с удельным сепаратизмом. Если идеалистическая концепция Мономаха, строившая надежды на единство Руси на самоотречении князей и отказе их от своей феодальной природы, отступила перед открытым правом сильного нарушать договоры и клятвы, то нужно было найти другую, также открытую силу, опираясь на которую, можно подчинить «бунтующих князей» властной княжеской воле. Такая сила рождалась в городах в лице горожан, ремесленников и торговцев. Ее замечали наиболее проницательные князья. Андрей не только заметил эту новую общественную силу, но и решительно пошел ей навстречу.

Этот путь борьбы за объединение русских сил под эгидой