Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон Страница 5

кроликов и рыбы. За них полагалась смертная казнь, если нарушители были вооружены и скрывали лица, а в случае с оленями — если преступления совершались в любом из королевских лесов, независимо от того, были ли преступники вооружены и замаскированы или нет. Другие правонарушения включали в себя: разрушение запруды или насыпи рыбного пруда, злонамеренное убийство или нанесение увечий скоту, вырубку деревьев, «посаженных на аллее или растущих в парке, фруктовом саду или в лесопосадке», поджог дома, сарая, стога сена и т. д., умышленную стрельбу в любого человека, рассылку анонимных писем с требованием «денег, битой дичи или других ценностей», а также освобождение силой из-под стражи любого, кто был обвинен в каком-либо из названных преступлений. Кроме того, существовало положение, согласно которому если человек обвинялся в одном из этих преступлений на основании показаний заслуживающих доверия свидетелей, представленных в Тайный совет, то Тайный совет издавал прокламацию[26], обязывающую преступника сдаться властям, а иначе, в случае задержания, его признавали виновным и приговаривали к смертной казни без дальнейшего судебного разбирательства. Существовали некоторые другие положения, призванные ускорить судопроизводство, которые превалировали над обычной процедурой и доводами защиты. Обвиняемый мог предстать перед судом в любом графстве Англии, а не только в том графстве, где было совершено преступление. Кроме того, на округ, в котором было совершено преступление, возлагалась коллективная ответственность за возмещение ущерба, причиненного каким-либо из названных преступлений, посредством специального сбора со всех жителей. Некоторые из этих правонарушений, конечно, и раньше считались уголовно наказуемыми деяниями. Но даже если так происходило, например, в случае поджога, то определение в Черном акте было значительно шире. Как отмечал сэр Леон Радзинович, «вряд ли найдется преступное деяние, которое не подпадало бы под положения Черного акта; преступления против общественного порядка, против отправления уголовного правосудия, против собственности, против личности, умышленный ущерб имуществу различной степени тяжести — все подлежало действию этого закона и все каралось смертью. Такой закон сам по себе представлял собой полный и чрезвычайно суровый уголовный кодекс…»[27]. В своем всестороннем и вдумчивом исследовании Черного акта он описал больше пятидесяти отдельных преступлений, за которые полагалась смертная казнь. Еще более строгая детализация, основанная на учете различных категорий лиц, совершивших каждое преступление (вооруженные или замаскированные, исполнители преступления первой или второй степени, пособники и т. д.), дает в общей сложности от 200 до 250 преступных деяний[28]. Более того, Черный акт был составлен настолько расплывчато, что стал питательной средой для постоянно плодившихся судебных решений.

Хотя XVIII век имеет репутацию эпохи юридической точности, кажется маловероятным, что какой-либо юрист начала XVII века, воспитанный в школе сэра Эдварда Кока, с его глубоким уважением к свободам субъекта, допустил бы включение в правовые своды так скверно составленного статута. Этот поразительный закон заставил удивиться нашего самого выдающегося историка уголовного права, писавшего: «Весьма сомнительно, чтобы в какой-либо другой стране существовал уголовный кодекс с таким количеством положений, предусматривающих смертную казнь, как в этом единственном законе»[29]. Если в предыдущие десятилетия можно было отметить тенденцию применения смертной казни к отдельным новым видам преступлений, то Черный акт, принятый в том самом 1723 году, когда окончательно установилось политическое господство Уолпола[30], ознаменовал собой начало истинного половодья карательного правосудия в XVIII веке. Принятие Черного акта говорит не только о некотором сдвиге в подходах законодателей, но, возможно, и о некоем соответствии между господством вигов — приверженцев Ганноверской династии — и господством виселицы. Обычно не вызывает сомнений, что Черный акт был принят под давлением какой-то непреодолимой чрезвычайной ситуации. Изначально он должен был действовать всего три года, хотя на самом деле его действие раз за разом возобновлялось, причем с новыми дополнениями[31].

Для историка У. Леки «черные» браконьеры были «бандой похитителей оленей… столь многочисленной и столь дерзкой, что для их подавления был признан необходимым специальный, и самый кровавый, закон…»[32]. В дальнейшем историки почти не продвинулись в этом вопросе: если закон был принят, то можно предполагать, что принять его было «необходимо»[33]. Даже Радзинович, историк, изучивший его положения с величайшей тщательностью, находит, что это была «исключительная мера… вызванная к жизни внезапной чрезвычайной и породившей сильный страх ситуацией»[34]. Возможно, так оно и было. Но «внезапная чрезвычайная ситуация», дата которой толком не запомнилась[35] и которая оставила так мало следов в прессе того времени[36], является недоказуемой, хотя и утешительной гипотезой. Во всяком случае, перед нами стоит вопрос, который необходимо изучить подробнее. И это явилось поводом для настоящего исследования. Я поставил перед собой задачу ответить с помощью источников (которые, впрочем, часто не удовлетворяют ученого) на следующие вопросы. Что послужило причиной принятия этого закона? Кто такие уолтхэмские «черные» браконьеры? Способствовало ли прохождению закона какое-либо определенное лобби с особыми интересами или он может рассматриваться просто как правительственный акт? На какие должностные лица и органы юстиции возлагалось его исполнение после принятия и как он занял свое место в составе законодательства XVIII века? И почему законодатели 1723 года с такой легкостью написали этот закон кровью?

Часть 1. Виндзор

1. Виндзорский лес

Можно с уверенностью утверждать, что в 1723 году в масштабах страны не существовало никакой «чрезвычайной ситуации», связанной с «черными» браконьерами. Однако отмечались некоторые беспорядки на местном уровне. Они происходили в двух районах — в Виндзорском лесу и в нескольких лесных округах на востоке и юго-востоке Хэмпшира. Отметим, что прозвище так называемых уолтхэмских «черных» происходит не от Уолтхэмского леса в Эссексе, а от охотничьих угодий Уолтхэм Чейз близ городка Бишопс Уолтхэм в графстве Хэмпшир. Первое официальное упоминание о какой-либо деятельности «черных» браконьеров появилось в марте 1720 года в воззвании властей, гласившем, что отныне запрещается охотиться в Виндзорском лесу по ночам в замаскированном виде. Далее говорилось, что четырнадцать всадников с ружьями и с ними двое пеших охотников с борзой собакой под вечер охотились на благородных оленей, зачернив лица и нарядившись «в соломенные шляпы и в иные несуразные одеяния». Они убили четырех оленей и угрожали леснику[37]. Три года спустя, в феврале 1723 года, последовало новое и более сенсационное воззвание. Оно гласило, что в графствах Беркшир и Хэмпшир «многочисленные буйные и злонамеренные лица» объединились под именем «черных». Они вторгаются с оружием в леса и парки, убивают оленей и уносят их туши, отбивают правонарушителей из рук констеблей, рассылают джентльменам письма с угрозами, в которых требуют дичи и денег и грозят убийством и поджогом домов, амбаров и стогов сена. «Черные» нападали на людей, «стреляли в них прямо в