Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. Страница 49

Подобные декларации вовсе не означали, что сталинское руководство реально собиралось встать на защиту преследуемого нацистами германского еврейства (впрочем, его судьба тогда не особенно волновала и правящие круги западных демократий), просто в ход был пущен еще один пропагандистский козырь, работавший на положительный образ Страны Советов в мире. Но зато внутри страны последовали антигерманские действия верхов. Принятое было в 1934 году решение об открытии немецкого национального театра в Москве было аннулировано. В следующем году НКВД будет раскрыт «фашистский заговор» в Московском педагогическом институте иностранных языков и взяты под стражу пять преподавателей во главе с заведующим кафедрой немецкого языка. Осенью 1936-го ЦК ВКП(б) предпримет проверку преподавания иностранных языков в средних школах, техникумах и вузах. В результате будет подсчитано, что в школах РСФСР работают 8883 учителя немецкого языка и только 253 — английского. Выяснится также, что в Москве лишь в 40 школах из 565 идет обучение английскому языку, еще в 30 — французскому, тогда как во всех остальных — немецкому, и что в Белоруссии из иностранных языков преподается только немецкий. В принятом в итоге постановлении ЦК такое положение было названо ненормальным и его предлагалось срочно исправить путем расширения подготовки учителей английского и французского языков[452].

Тогда же все более массовый характер стали принимать аресты немецких граждан, подозревавшихся в принадлежности к подпольным фашистским организациям. Размах этих репрессий даже побудил германское посольство в Москве выступить несколько раз с протестами. Однако подобные демарши не могли смягчить антигерманский настрой советского руководства. 11 марта 1937 г. политбюро признало нецелесообразным дальнейшее существование советско-германского общества «Культура и техника»[453]. Однако кульминацией германофобии в Советском Союзе стало разоблачение так называемого военно-фашистского заговора, о чем поведал 2 июня Сталин на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны. Им было названо 13 имен политиков и военных (М.Н. Тухачевский, И.П. Уборевич и др.), составлявших якобы «ядро военно-политического заговора… которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов». На состоявшемся вскоре закрытом судебном заседании восемь «заговорщиков», входивших в высшее командование Красной армии, были приговорены к смертной казни как немецкие шпионы. На Западе потом, возможно, с подачи германских спецслужб, стали распускаться слухи о том, что процесс этот стал следствием фабрикации шефом СД и политической полиции Р. Гейдрихом документов, изобличавших верхушку советских вооруженных сил как германскую агентуру, и передачи им этого компромата Сталину через чехословацкого президента Э. Бенеша[454]. В этой провокации участвовали и некоторые немецкие генералы, которые намеренно распространяли дезинформацию (в том числе и через военных представителей Англии и других западных стран в Берлине) о том, что советская военная элита настроена против евреев, Коминтерна и марксизма и готова после смерти Сталина установить в России военную диктатуру. Вообще же главари нацистов часто выдавали желаемое за действительное. Как бы забегая вперед, они пытались связать «ежовщину» с антисемитским перерождением власти в Кремле. Показательно, что 25 января 1937 г. Й. Геббельс записал в своем дневнике:

«В Москве опять показательный процесс. На сей раз почти исключительно против евреев. Радек и другие. Фюрер еще сомневается, имеется ли в процессе скрытая антисемитская тенденция. Возможно, Сталин все же желает избавиться от евреев. И среди военных, кажется, присутствует сильный антисемитизм. Итак, со вниманием будем следить за дальнейшим»[455].

На самом деле налицо был прежде всего всплеск антинемецких репрессий. 20 июля 1937 г. политбюро поручило Ежову «дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах, и высылке части арестованных (видимо, немецких граждан. — Авт.) за границу». Об особо серьезном характере этого документа свидетельствовало содержавшееся в нем требование к Ежову представлять ежедневные сводки в ЦК о ходе арестов и количестве арестованных. В марте 1938-го очередь дошла и до центрального аппарата Наркомата оборонной промышленности, руководству которого совместно с НКВД было предписано срочно «очистить» военно-промышленный комплекс от еще работавших в этой сфере немцев, а также от поляков, латышей и эстонцев. А с 21 июня в соответствии с директивой наркома обороны немцы и представители других считавшихся тогда неблагонадежными нацменьшинств (латыши, литовцы и др.) стали изгоняться из политорганов Красной армии[456].

Своего пика достиг антифашистский и антинемецкий настрой советской пропаганды. В области кино, в котором Сталин видел «величайшее средство массовой агитации»[457], в ряду историко-патриотических игровых лент — «Петр I» (1937–1939 гг., режиссер В.М. Петров), «Минин и Пожарский» (1939 г., режиссеры В.И. Пудовкин и М.И. Доллер) — был создан фильм «Александр Невский» (1938 г., режиссер С.М. Эйзенштейн), которому социальным заказом была придана определенная антигерманская направленность[458]. На современную тематику производились главным образом фильмы, бичевавшие политику государственного антисемитизма в Германии. В качестве литературной основы для них использовались в основном сценарии, написанные немецкими евреями-эмигрантами. Лион Фейхтвангер[459], например, подготовил таковой по своему роману «Семья Оппенгейм», за что Сталин распорядился выплатить ему в виде гонорара до 5 тыс. американских долларов[460]. Фильм по этому сценарию поставил в первой половине 1939 года режиссер Г.Л. Рошаль. Годом ранее была пущена в прокат картина Г.М. Раппапорта «Профессор Мамлок», созданная по сценарию немецкого писателя еврейского происхождения Фридриха Вольфа.

Бесспорно, антифашистская пропаганда, развернутая в Советском Союзе, сыграла значительную роль в разоблачении истинного, зверского лица германского нацизма. Однако следует иметь в виду, что в проекции на политическое закулисье взаимные пропагандистские пикировки СССР и Германии не только давали возможность этим странам каждой по-своему укреплять свой престиж в западном общественном мнении (первой — на пропаганде антифашизма, второй — антикоммунизма), но и помогали им под покровом внешней непримиримости скрывать какое-то время тенденцию к взаимному политическому тяготению, четко обозначившуюся с осени 1938 года. На путь сближения с Германией Сталина во многом толкнуло разочарование в политике западных демократий, наступившее после заключения ими пресловутого мюнхенского соглашения с Гитлером. И хотя, выступая на XVIII съезде партии, он еще продолжал называть страны «оси» «государствами-агрессорами», а их политическое руководство — «фашистскими заправилами», но острие его критики все же было направлено против правительств Англии и Франции, которые упрекались в том, что «немцам отдали район Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом…»[461].

Сомнения в искренности Запада и его способности принять на себя и тем более исполнить союзнические обязательства заставили руководство Советского Союза полагаться только на собственные силы и умение маневрировать в стремительно ухудшавшейся международной ситуации, когда, по словам Сталина, «новая империалистическая война стала фактом»[462]. Эгоизм (с его принципом «своя рубаха ближе к телу») и политика с позиции силы, доминировавшие в межгосударственных отношениях, в значительной мере и породили советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 г. Заключивший эту сделку Сталин считал, что действует вполне согласно правилам, установленным «старыми прожженными буржуазными дипломатами» с их циничным лозунгом «политика есть политика», и в духе времени, когда «со слабыми не принято считаться, считаются только с сильными»[463]. Показательно, что такой традиционный политик, как У. Черчилль, очень высоко оценив результаты предвоенной активности советских руководителей на международной арене, писал впоследствии:

«Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была также в этот момент в высокой степени реалистичной»[464].

ПРОБЛЕМА ПОЛЬСКИХ ЕВРЕЕВ.

Разразившаяся вскоре новая мировая война принесла народам Земли невиданные ранее бедствия и страдания. Для европейских евреев это грозное событие стало самым страшным периодом национальной катастрофы (Холокоста), переживаемой с момента фашизации Германии. Особый трагизм положения евреев, оказавшихся под властью нацистов, заключался в том, что мировое сообщество в лице западных демократий, не сумев преодолеть эгоистической озабоченности собственной безопасностью, не предприняло сколько-нибудь действенных мер для их спасения. Правда, в июле 1938 года по инициативе президента США Ф. Рузвельта и под эгидой Лиги наций во французском городе Эвиане собирались представители 32 стран для решения проблемы беженцев, прежде всего еврейских. И тогда даже была создана Международная коллегия по делам беженцев со штаб-квартирой в Лондоне, однако она так реально и не развернула свою деятельность. Ибо, когда от слов нужно было переходить к действиям, ни одно из государств-устроителей не пожелало принять гонимых евреев. Более того, весной 1939 года правительство премьер-министра Н. Чемберлена пересмотрело обязательства Великобритании в отношении Палестины, предложив в так называемой «Белой книге» создать там в течение десятилетнего срока новое государство, но не еврейское и не арабское, а двунациональное, федеративное, а также в течение ближайших пяти лет ограничить еврейскую иммиграцию на Ближний Восток суммарной квотой в 75 тыс. человек; в последующие же годы ее размер вообще подлежал согласованию с арабской стороной. Предусматривались также жесткие меры борьбы с незаконной иммиграцией. Почти так же действовали и США, где большим политическим влиянием пользовались изоляционисты: из-за введенных лимитов на прием иностранцев туда в 1933–1939 годах удалось въехать только 165 тыс. евреев. В мае 1939 года у южных берегов этой страны был сыгран первый акт драмы, участниками которой оказались 930 евреев-беженцев, прибывших в Новый Свет из Гамбурга. Судно «Сант-Луис», на борту которого они находились, должно было доставить их из Германии в Гавану (пассажиры имели кубинские въездные визы), однако диктатор Р.Ф. Батиста в последний момент запретил им сойти на берег. И тогда беженцы решили попытать счастья в порту Майами, но американские власти остались глухи к мольбам скитальцев. Несчастным не оставалось ничего другого, как отправиться обратно в Европу, где их только под сильным нажимом мировой общественности согласились 17 июня принять власти Бельгии, Франции, Голландии и Англии[465].