Древний Египет - Борис Александрович Тураев Страница 47

голенищевского папируса Мировой хроники V в., написанной, вероятно, в Александрии на греческом языке; рисунки имеют национальный дух и характер, в них мало эллинистического элемента; подобно изображениям на древних папирусах, это раскрашенные рисунки, имеющие значение иллюстраций, как бы иероглифического пересказа текста, а не украшений; нет ни ландшафта, ни фона, ни обстановки, ни светотени, ни полутонов и оттенков. Национальный характер произведения сказывается и в том, что центральным по важности рисунком является разрушение Серапеума епископом Феофилом — победа национальной церкви над эллинизмом. Если эта, как и другие рукописи на папирусе, является в своих иллюстрациях продуктом национального искусства под эллинистическим влиянием, то художественная часть рукописи на пергаменте идет из Передней Азии, от древнего искусства Вавилона, Ниневии и особенно Персии, и даже Дальнего Востока, и также подпала влиянию эллинизма. Здесь богатая орнаментика, обрамление миниатюр, цельные композиции и т. п. Этот стиль господствует в армянских рукописях, проникает в коптские, а затем переходит и в Западную Европу. Он проник в Египет так же, как скульптурный растительный орнамент и как впоследствии шелковые ткани. С арабским владычеством и распространением ислама восточные влияния усилились; орнамент стел и тканей и вообще декорация принимают новый характер; живопись держится дольше. Мало-помалу коптское искусство умирает, едва ли оно дожило до X в. Египет сделался областью так называемого арабского искусства, даже без национальной окраски.

Ислам был палачом и других проявлений культуры. То, что не удалось ни персам, ни грекам, ни римлянам — денационализация народа, создавшего древнейшую в мире цивилизацию, — то выпало на долю арабов, при которых Египет потерял свое христианское искусство и почти забыл свой язык. С VIII, особенно же IX в. начинается настоящий мартиролог коптской нации. Первые поколения после арабского нашествия пережили некоторый подъем, результатом которого явилось благосостояние, вызвавшее алчность мусульманских чиновников и подогревавшее религиозный фанатизм, тем более что влиятельные копты успели занять места при дворе и в администрации, не соответствовавшие положению подчиненной нации. Подозрение возбуждали и сношения коптских патриархов с христианскими государями подчиненных им в церковном отношении Нубии и Абиссинии. И вот, против коптов издаются унизительные ограничительные законы, открываются настоящие гонения, усиливающиеся вследствие восстаний населения, обременяемого налогами и грабежами. Особенно сильны были гонения при Мутаваккиле (849 г.), при известном фанатике и сумасброде аль-Хакиме (конец X в.), когда дело доходило до разрушения церквей и запрещения богослужения, и в 1320 г., когда страшные насилия вызвали представления византийского императора, испанского короля и абиссинского царя. Красивая коптская легенда, создавшаяся по поводу внезапного исчезновения аль-Хакима, повествует, что этот халиф, желая доказать, что христиане, как не имеющие веры даже с зерно горчичное, подлежат истреблению, потребовал, чтобы патриарх при огромном собрании мусульман, иудеев и христиан, передвинул с места Мукаттам. Когда патриарх совершил это чудо, он крестился и тайно ушел в монастырь...

Неизмеримо тяжелы были последствия гонений, и прежде всего массовые отпадения в ислам; к концу XVII в. из 6 млн коптов, которых застало арабское завоевание, уцелело всего около 100 тыс., да и это малое стадо, руководимое не всегда достойными пастырями, отрезанное от живых и деятельных сношений с христианским миром, опускалось в культурном и нравственном отношении. Забывался родной язык, изгнанный в VIII в. из официального употребления. Лучшие люди прикладывали усилия и изыскивали средства спасти нацию и церковь от поглощения морем ислама. К XII–XIII вв. относится деятельность иеромонаха Марка Ибн-аль-Канбара, едва ли не самой яркой после Шенуте личности. Обладая недюжинной для копта и своего времени ученостью, он поставил целью своей жизни поднять свою церковь до уровня православной. В горячих проповедях, привлекавших множество народа, он, странствуя по Дельте, указывал на нестроения в церкви и быте, исправлял нравы, говорил о необходимости чтения Св. Писания на понятном языке. Гонимый духовенством, он перешел в православие и получил от патриарха Марка II в управление небольшой монастырь к югу от Каира, где и скончался (1208 г.). Его богословские сочинения, а также перевод Св. Писания на арабский язык до нас не дошли и известны только по выдержкам. Движение, возбужденное им, продолжалось. Усилия лучших представителей клира и мирян имели некоторый результат: недостойному патриарху Кириллу III (1235–1243) пришлось подписать пункты о прекращении симонии и вымогательств, о введении соборного начала и других мер к упорядочению церковной жизни.

В то же время жил один из последних коптских писателей, пытавшийся в длинном, довольно бессвязном и неуклюжем собрании 732 (сохранилось 428) четверостиший под именем «Триадон» (с рифмой, заимствованной у арабов) дать своим соотечественникам назидательное чтение на духовные, нравственные и национальные темы. Здесь преподаются уроки монофизитской догматики, указывается на высокие примеры святых, особенно национальных, напоминается о пользе коптского языка и необходимости его изучения. Но сам автор уже пишет на искусственном языке, говорит, что без особой помощи Божьей он не мог бы написать своего произведения и присоединил к нему арабский перевод.

Между тем знание коптского языка исчезало; а он все еще оставался языком церкви; кроме патриотических побуждений к заботам об его сохранении приводили и религиозные. Египет XI–XIV вв. выставил целый ряд крупных представителей христианской литературы, однако уже писавших по-арабски; среди них были и радевшие о возрождении коптского языка или, по крайней мере, о том, чтобы он был понятен. Так, Иоанн, епископ Саманнудский (около 1240 г.) пишет: «Так как коптский язык исчез из разговора, то отцы уже составили «лествицу», в которой собрали весь язык, все его имена и глаголы, чтобы дать пособие для перевода». Итак, уже в XIII в. дело идет только о пособиях грамматического и лексического характера, о средствах сделать понятным Св. Писание и богослужение. И до нас дошло довольно много произведений копто-арабских грамматиков, ставивших себе эти задачи.

Усилия этих достойных вождей своего народа не прошли бесследно — до середины XVI в. продолжалось литературное творчество на коптском языке, главным образом, в области богослужебной поэзии, иногда довольно изящной, хотя и искусственной, но уже на северном, так называемом бохайрском диалекте патриархата, переселившегося в XI в. из Александрии в Каир и давшего толчок к распространению его в Верхнем Египте. Выдающийся литературный и исторический интерес представляет один из последних памятников коптской письменности — житие пострадавшего при преемнике Саладина Османе в 1210 г. Иоанна из Фониджонта, отступившего в ислам и покаявшегося в этом. Автор, очевидец священник Марк, уже думал по-арабски и следовал лучшим арабским литературным образцам; его произведения напоминают их с достоверностью и живостью изложения. Бохайрский диалект поглотил все прочие, и до сих пор в церковном богослужении напоминает о языке великого народа и великой литературы. Потомки современников фараонов уже не понимают его с конца XVII в., когда умер последний старик копт, для