Завоевание. Английское королевство Франция, 1417–1450 гг. - Джульет Баркер Страница 46

и его окрестностях стало то, что суд над Жанной д'Арк, который Университет хотел провести в столице, также пришлось перенести в Руан. Герцог Бургундский, испытывая нехватку денег, наконец, согласился продать Деву, а Генеральные Штаты Нормандии выделили 10.000 т.л. (583.333 ф.с.) из налога в 120.000 т.л. (7 млн. ф.с.), предоставленного в августе 1430 года "на покупку Жанны д'Арк, которая, как говорят, была ведьмой и военачальником, ведущим войска Дофина"[345].

Стоит задуматься, что могло бы случиться с Жанной, если бы герцог Бургундский не передал ее англичанам. Поддался бы он на требования Кошона и Университета и отдал бы ее под суд за ересь? Отдал бы он ее за выкуп арманьякам, если бы предложенная сумма была достаточно велика? Оставил бы он ее у себя в качестве потенциального козыря для будущих переговоров с Карлом VII? Или он оставил бы ее гнить в качестве пленницы в Боревуаре? В итоге его решение взять деньги и переложить проблему на своих союзников оказалось весьма дальновидным.

Те же варианты были доступны и англичанам. Очевидно, что они не захотели бы отдавать ее за выкуп, чтобы она могла воевать против них, но не было причин, почему они не могли просто отправить ее в заключение в Англию, ведь, герцоги Бурбонский и Орлеанский, которые оба были захвачены в плен более 15-и лет назад при Азенкуре, все еще находились в английских тюрьмах без надежды выкупиться. Поскольку Жанна была военнопленной, которая никогда не приносила присягу на верность Генриху V или VI, не было необходимости судить Жанну в гражданском суде.

Зачем же тогда было разрешать судить ее церковным судом? На современный взгляд, это кажется удобным способом заставить Церковь выполнять грязную работу для государства. На самом деле в средневековом сознании не было большого различия между ересью и политической изменой, особенно в этот конкретный период, когда радикализм в религии и политике шел рука об руку. В Англии лолларды уже целое поколение были тесно связаны с заговорами и восстаниями против короны, а в Богемии гуситы фактически вели войну против своего католического императора, который в 1420–1431 годах совершил против них пять последовательных крестовых походов. По иронии судьбы, как мы видели, Дева также хотела возглавить крестовый поход против гуситов и продиктовала им письмо, в котором призывала их вернуться к вере или погибнуть от меча[346]. Кардинал Бофорт, который пытался возглавить крестовый поход 1429 года, нападал на еретиков за то, что они подрывают "не только веру, но и все политические правила и управление, подстрекая народ к мятежу и неповиновению своим господам и правителям". Суд над Жанной за ересь не был ни единичным, ни необычным событием: и в Англии, и в Бургундии, в этот же период, Церковь активно преследовала большое количество подозреваемых в ереси. Только в Норвичской епархии в 1428 году осудили 60 мужчин и женщин, трое из которых были сожжены на костре, а в Лилле в 1429 и 1430 годах было арестовано 20 подозреваемых в ереси, из которых по меньшей мере 8 были сожжены[347].

Мотивы Кошона, побудившие его судить Деву за ересь, справедливо подвергались сомнению, но в то же время были сильно опошлены. Как епископ и королевский советник, он был обязан поддерживать авторитет Церкви и государства. Вопиющее неповиновение Жанны церковному учению о женской одежде и поведении и ее упорство в том, что они были определены божественным откровением, лишало Церковь роли единственного проводника между Богом и человечеством. И как показала ее мессианская способность вдохновлять население на сопротивление и свержение своих англо-бургундских хозяев, она также представляла серьезную угрозу для светской власти. Для Кошона и богословов Парижского Университета Жанна действительно исполнила пророчество, но это было пророчество самого Христа: "Восстанут лжепророки и покажут великие знамения и чудеса, чтобы ввести в заблуждение, если возможно, и избранных"[348].

Конечно, существовал риск, что церковный суд признает Жанну невиновной — вот почему, когда Большой Совет издал письмо от имени Генриха VI, разрешающее Кошону действовать, советники сообщили ему, что "мы намерены вернуть ее [Жанну], если окажется, что она не будет осуждена или признана виновной в указанных преступлениях, или в тех из них, которые касаются или затрагивают нашу веру"[349].

Однако вероятность того, что Дева будет признана не виновной, была риском, на который стоило пойти. Если бы она была осуждена за ересь, то ее утверждение о том, что она была послана Богом, было бы дискредитировано, а ее победы на поле боя могли быть приписаны вмешательству дьявола. Что еще более важно, ее осуждение запятнало бы Карла VII. "Я говорю с вами, — сказал ей один из ее допросчиков, — и я говорю вам, что ваш король — еретик и раскольник"[350]. Публичное осуждение Жанны подорвало бы законность коронации Карла и открыло бы путь к коронации Генриха с благословения Церкви.

Жанну привезли в Руан под английским военным конвоем 23 декабря 1430 года и поместили в Руанский замок, где ее держали в камере, закованной в цепи и охраняемой тремя английскими эсквайрами и полудюжиной солдат. Строго говоря, поскольку ее судила Церковь, она должна была содержаться в тюрьме архиепископа или под домашним арестом в монастыре, где ее охраняли бы монахини. Заключение ее в Руанский замок само по себе не было свидетельством того, что ее судьи были политически мотивированы, как предполагали более поздние комментаторы, а практическим признанием того, что она была слишком ценным заключенным, чтобы содержать ее в обычной тюрьме, церковной или гражданской, откуда она могла бы сбежать или быть спасенной. Замок был самым надежным местом в Руане, но он не был нейтральной территорией. Он также был резиденцией нормандского правительства, а Генрих VI и его двор в это время находились в этом же замке. Поэтому с точки зрения общественного восприятия решение держать ее и судить в стенах замка было непродуманным, поскольку оно неизгладимо ассоциировалось с английским режимом и вызывало обоснованные сомнения в беспристрастности суда.

Те свидетели, которые были вовлечены в процесс, а затем были вынуждены давать показания 25 лет спустя на другом процессе по аннулированию приговора, прилагали экстравагантные усилия, чтобы оправдать себя и обвинить "англичан" в манипуляциях и ведении процесса. Однако из 131 судьи, заседателя и других священнослужителей, участвовавших в процессе, только восемь были англичанами, и из этих восьми только двое присутствовали более чем на трех из пятнадцати или более заседаний. Остальные, включая Кошона, были бургиньонами, и две трети из них, выпускниками Парижского Университета[351].

Все надлежащие формы суда над еретиком были соблюдены. Главный инквизитор Франции, который был задействован в суде в другом месте, назначил доминиканского монаха Жана ле Местра представлять его