Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын Страница 44

На предприятиях работали производственные и рабочие совещания, в рамках которых работники выдвигали предложения об улучшении производства и условий труда. В декабре 1970 г. помощник Л.И. Брежнева А.М. Александров писал генсеку, что необходимо «увеличить действительную роль и активность рабочих собраний… больше спрашивать мнение рабочих коллективов по вопросам жизни и развития предприятий и показать на деле, что с таким мнением (когда оно справедливо) считаются, учитывают его, претворяют в жизнь». К концу 1970-х гг., по отчетам властей, в постоянно действующих производственных совещаниях принимали участие более 5,5 млн чел., из них 3,7 млн — рабочие. Только в 1975 г. было внедрено в практику свыше 1 млн предложений об улучшении производства и условий труда, выработанных совещаниями. Рабочие собрания были признаны «важной формой участия трудящихся в управлении производством»[844].

Таким образом, в середине 1960-х гг. власти СССР проявили склонность к большей открытости критике, к обратной связи с народом. Затем, под влиянием результатов самостоятельной работы советских социологов, была признана важной и «активная» деятельность по изучению общественного мнения в стране. Важность настроений населения показали события «Оттепели», когда накопившиеся в период «культа личности» под спудом эмоции граждан СССР вышли наружу. Выяснилось, что люди — не «винтики» государственной машины, не «объекты», а «субъекты», важные участники жизни страны, мнение которых формирует и направляет многие процессы. Это означало, что общество нужно знать, и с ним нужно считаться, особенно в условиях выхода страны из информационной изоляции. Изучение общественного мнения в Советском Союзе было поставлено под контроль государства.

2.5. «Социализм не против потребления»

Ответ на формирование в СССР «общества потребления» был сформулирован в «позитивном» ключе. Во-первых, власти признали, что «материальный интерес» человека не противоречит советской идеологии. Было объявлено, что социализм «отнюдь не против потребления», и его идеал — «не аскетизм и бедность, а наиболее полное удовлетворение материальных и культурных потребностей людей». То же относили и к коммунизму, утверждая, что «уравниловка и ограничение потребностей — скучные каноны» не настоящего, а «казарменного коммунизма». Р.И. Косолапов писал, что «Ленин считал естественным и нормальным, если после революции трудящиеся хотят и начинают жить все лучше и лучше»[845].

Желание человека заработать больше денег было обозначено советской пропагандой как «важное» и «естественное стремление». В нем не было найдено «ничего предосудительного», и поэтому такое желание было «нельзя принижать» или «рассматривать… как стремление к личному обогащению». Г.Л. Смирнов в своем выступлении на конференции «Основные факторы и особенности развития социалистического сознания на современном этапе» в мае 1967 г. привел пример: «На колхозном рынке крестьянин за свою редиску запрашивает втридорога в условиях конъюнктуры данного рынка. Вы можете его ругать как угодно, вы можете возмущаться, покупать или не покупать, но это… не пережиток по отношению к нашей конкретной экономике. У нас существует личное подсобное хозяйство, у нас существует рынок и существуют определенные законы рынка. И если бы колхозник стал продавать редиску по цене в два раза дешевле, чем все остальные, вы сами понимаете, создалась бы довольно комичная ситуация»[846]. (Характерна отсылка к «законам рынка», что не вполне соответствовало канонам советской системы.)

Повышение важности «материального фактора» связывали с весьма положительным явлением — ростом уровня образования советских людей. Л.И. Брежнев на совещании в феврале 1971 г. отметил, что по этой причине «во всех отношениях общество стало другим», в связи с чем его «потребности растут»[847].

Кроме того, было объявлено, что в СССР человек не только обладает «широкими возможностями для удовлетворения личных интересов», но партия и государство обязаны уважать эти интересы. Советская пропаганда критиковала наличие в Китае совсем другого, «неправильного» подхода, так как маоизм игнорирует «насущные потребности трудящихся», проводя «насаждение грубо уравнительного социализма, равного распределения бедности», причиной чего была объявлена боязнь маоистов «улучшения экономических и культурных условий жизни народа»[848].

Во-вторых, в СССР были допущены некоторые «послабления» относительно личной собственности. О.Ю. Гурова пишет, что «свидетельством легитимации вещей» стала речь Л.И. Брежнева на XXV съезде КПСС в 1976 г.[849] Это так, однако сама легитимация произошла намного раньше. Как минимум, уже в середине 1960-х гг. советские идеологи подтвердили, что собственность разного рода вполне допустима, в том числе «индивидуальные дома и дачи, автомашины, стиральные машины, холодильники, телевизоры и т. п.»[850]. Мало того, строительство частного жилья в городах и сельской местности поощрялось властями (оно рассматривалось как способ решения жилищной проблемы в стране)[851]. Советская пропаганда провозглашала, что «жилищная кооперация пользуется широкой популярностью у трудящихся», идет «бурный рост» такого строительства. К концу 1971 г. в стране было уже почти 20 тыс. ЖСК с 1729 тыс. членов. Кроме того, появилось большое количество дачно- и гаражностроительных кооперативов[852].

Владение автомобилями теперь рассматривалось как «польза, а не проклятие»[853] (таким образом, произошел отход от плана, разработанного во время правления Н.С. Хрущева, по развитию системы аренды автомобилей вместо продажи их в частные руки[854]). В июле 1966 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «О строительстве завода по производству легковых автомобилей». Во исполнение его в Тольятти при помощи итальянской компании «ФИАТ» был построен Волжский автозавод, после чего каждый гражданин СССР увидел реальную перспективу — купить когда-нибудь личный автомобиль[855], ставший «важной целью и имиджевым признаком успешного советского человека»[856].

В-третьих, советские идеологи декларировали относительную «нормальность» неравномерности благосостояния в СССР. «Остатки экономического неравенства» были объявлены «составным элементом социалистического общества»[857].

В-четвертых, была обозначена относительная «допустимость» сохранения «частнособственнической психологии» как одного из «пережитков» массового сознания (об этом прямо говорилось в Программе КПСС 1961 г.). Советские идеологи отмечали, что избавиться от этих «пережитков» непросто, так как, во-первых, «представления о богатстве и благосостоянии как о владении вещами и деньгами» укоренились в сознании людей в течение столетий и бороться с этим очень трудно, и, во-вторых, мешает рост уровня жизни, который происходит быстрее, чем «духовный рост» человека. Спокойному отношению к таким «пережиткам» способствовала констатация, что их проявления на практике — это отдельные, редкие случаи[858].

В СССР не скрывали, что благоденствие людей необходимо для «государственных» целей, так как оно влияет на развитие экономики, производительность труда и продолжительность трудоспособного периода жизни человека. Как писала Н.Я. Бромлей, рост уровня жизни становился «в руках Советского государства дополнительным рычагом управления темпами технико-экономического и культурного прогресса страны»[859].

Власти пытались осуществить эту задачу на практике, взяв курс на обеспечение высоких показателей роста «народного благосостояния»[860], что было объявлено одной из