О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь Страница 43

Нельзя сказать, что в XVIII веке декольте стали скромнее. Но критика в адрес их обладательниц звучит все реже, и она не столь язвительна, какой была в устах проповедников XVII века. Действительно, декольте вошло в привычку, и округлости груди отныне волнуют мужчин не больше, чем руки или лицо. Если верить насмешливым высказываниям тех лет, сами кюре рассчитывают на грудь сборщиц пожертвований: глядя на нее, прихожане-мужчины могут расщедриться. Об этом пишет Фурнье в книге «Сатира на неприличие сборщиц пожертвований» (1610).

Споры по поводу обнажения груди показывают, что бесстыдство заключалось во взгляде, а не в плоти самой по себе. «Ужели вам соблазн так трудно побороть,/ И столь чувствительно на вас влияет плоть?» — отвечает Дорина Тартюфу. В век Просвещения осознание того, что стыдливость — понятие относительное, отчасти связано с борьбой ретроградов против убийственного декольте.

Укрывание нижней части тела

Зато нижняя часть тела — вечный объект навязчивой идеи прикрытия — находится под щедрой защитой платьев, юбок и конечно же итальянских панталон (calzone) — особого вида нижнего белья в форме штанишек, — появление которых во Франции связывают с именем Екатерины Медичи. В ответ на провокационный вид мужского костюма нижняя часть женского тела, как никогда ранее, тщательно скрыта под многочисленными слоями одежды. Эта мода, касающаяся порядочных женщин, кажется тем более парадоксальной, что в искусстве вновь начинают изображать женщин обнаженными или в легких античных туниках, и демонстрация вольностей в одежде не позволяет предполагать существования чрезмерной стыдливости в обществе. Ни одна эпоха не является однозначной: атмосфера распущенности нравов приводит к усиленной защите чувствительных зон, укрепляет целомудрие той, которая хочет избежать обвинения в распутстве, и ужесточает мораль.

Несомненно, в готическую эпоху одежда уже скрывает ноги и живот. Но платья с завышенной талией придают животу округлость, а материя во время ходьбы обрисовывает форму ног. Эпоха Ренессанса сглаживает эти пробуждающие воображение формы, делая плоским живот и скрывая ноги. В эпоху правления Франциска I в моду входит корсет, прародителем которого послужил фасон платья испанских женщин, и вплоть до 20-х годов XX столетия линия живота становится прямой и жесткой. В юбки начинают вставлять каркас из ивовых прутьев, расширяющий их, благодаря чему движения тела под ними становятся незаметными. Мода на такие кринолины распространяется по всей Европе. Ниже груди женщина превращается в жесткую куклу, скользящую по полу, так что невозможно определить строение ее тела.

Если одежда, которая скрывает наготу, приносится в жертву приличию, она все же не свидетельствует о стыдливости той, которая ее носит. Эпоха Ренессанса — это вовсе не эпоха недоступности или чрезмерной стыдливости, и увеличение количества препятствий не мешает дерзкому поведению. Кринолин обеспечивает проворным рукам более легкую доступность цели и пробуждает фантазии любовников о том, что скрыто под колоколом юбки. Панталоны позволяют показывать ноги, когда женщина садится верхом в позе амазонки или кружится в танце. Богатая материя, из которой они сшиты, не предназначена для того, чтобы ее прятали.

Женщин постоянно преследуют страхи: они опасаются, что могут упасть, что подол их платья может задраться, когда они качаются на качелях, о чем свидетельствуют воспоминания, картины и произведения литературы XVI–XVIII веков. Таким образом, мода тех лет двойственна: она в каком-то смысле скорее раскрывает тело, чем прячет его. Досадная случайность, дерзость мужчин и бесстыдство женщин делают его достоянием публики. Зритель, поджидающий благоприятного случая полюбоваться на наготу, или любовник, способствующий этому, превращают женщину в постоянный объект желания. Это может показаться парадоксальным, но нижняя часть тела, которая в Средние века у многих мужчин вызывала скорее отвращение, чем желание, снова становится объектом вожделения с тех пор, как ее укрывают. Во всех отношениях стыдливость порождает эротизм: запрет на вульгарные слова в медицине приводит к созданию неприличной лексики и появлению жанра неприличного романа, женское нижнее белье вызывает желание, как бы приглашая нарушить покров.

Эта эволюция не ускользнула от Монтеня. Он показывает, что наше желание приумножается, когда необходимо преодолеть трудности, чтобы его удовлетворить, в особенности когда речь идет о женской стыдливости. Для чего нужно укрывать до самых пят то, что одни так хотели бы продемонстрировать, а другие — увидеть? Для чего нужна девственная стыдливость, вся эта церемония и эти препятствия, если не для того, «чтобы усилить наше желание преодолевать, разжечь наш аппетит»? — спрашивает он в своих «Опытах». Он рассказывает, как женщины Пегю, по преданию, хотели вновь завоевать своих мужчин, склонных к гомосексуализму, нося лишь набедренную повязку, открытую спереди: им следовало бы укрываться больше, считает он, поскольку «полный голод переносится еще тяжелее, чем когда он утоляется, по крайней мере зрительно».

Стыдливость в классическую эпоху отличается от стыдливости Средневековья, которая прятала то, что могло охладить желание, но с большей легкостью показывала это вне ситуаций, связанных с эротизмом. Согласно Монтеню, желание усиливается, когда нужно преодолевать препятствия, но оно присутствует явно. Тогда как философы XVIII века, которые полностью реабилитировали женский пол, считают, что обострение желания порождается силой нашего воображения. Фонтанель в своем «Письме Госпоже Маркизе *** о наготе дикарей» замечает, что сладострастные картины «оказывают меньшее эмоциональное воздействие», чем изображение кровати за задернутыми занавесками, через которые видны две пары ступней: «Нам нравится догадываться, что же там происходит», — объясняет он. Напротив, когда все достается легко, желание притупляется. Для этой эпохи характерна игра с одеждой, намеки, уловки, различные приемы — все это искусство прятать то, что можно открыть и вызвать желание, причем все это развивается до такой степени, что стыдливость и кокетство в конце XVIII века будут считаться оружием Природы, используемым для усиления мужского желания. «Истинное искусство — это такое искусство, которое таковым не кажется, и нужно еще приложить все усилия, чтобы его спрятать», — сказал Кастильоне. И умение владеть непринужденными манерами при дворе — это тоже тонкое искусство куртизанки.

Взгляд другого

Прилично ли женщине заниматься плаванием? Конечно, нет: для «скромной женщины» это «противоречит всем законам природы». Это утверждение звучит неожиданно, если не принимать в расчет факта, что в те времена вообще не существовало купального костюма и стыдливая женщина могла купаться только в рубашке, которая мешала ей двигаться в воде.

Женщина, переплывающая Сену в чем мать родила, привлекла бы к себе внимание окружающих во все времена. Но в XVI веке взгляд, которым на нее смотрит мужчина, обусловлен новой системой приличий. Именно это произошло с придворными короля Карла IX (1560–1574), которые застали