Сталинская премия по литературе: культурная политика и эстетический канон сталинизма - Дмитрий Михайлович Цыганов Страница 40

class="p1">Рассуждение Храпченко о «безвкусице» Симонова продолжил и углубил Довженко, призвавший, руководствуясь «требованием высокого качества», не давать премию Симонову ни по поэзии, ни по драматургии (кроме того, он отметил, что тексты Симонова уступают поэзии Пушкина, Лермонтова и Байрона)[663]; премии стоило присудить Твардовскому, Исаковскому, Сельвинскому, Рыльскому и Турсун-Заде[664]. Немирович-Данченко в этой полемике поддержал Толстого, обвинив Довженко в предвзятом отношении к делам литературной секции и лоббировании интересов секции театра и кино.

Обсуждение поэзии закончилось итоговым словом Асеева, который еще раз заострил внимание собравшихся на необходимости премировать «выдающиеся» явления литературы, а не образчики культуры «широкого потребления»:

Когда я защищаю Сельвинского против Симонова, я понимаю, что Симонов — модный и популярный, а Сельвинский не популярный. Сельвинский — мой противник, но в поэзии он меня занимает, я хватаю его стихи. Иногда он пишет натуралистические вещи. Геббельс по поводу его стихов пригрозил пальцем и сказал: «Его первого повешу». Когда я знаю, что Сельвинский приобретает такое значение заграницей, это меня еще больше убеждает, и страстность моя вполне естественна. Сельвинский, как поэтическая фигура, мне более интересен. Симонов стал известен, когда стали его печатать в газетах. Я слежу за ним, но весомость Сельвинского, как поэтического явления, выше Симонова.

Светлов популярен, он работает двадцать лет в поэзии, написал превосходные стихи. <…> Фамилия Симонова печатается во всех газетах, поэтому доходит до вас. Я говорю о серьезной кандидатуре Сельвинского и Светлова, который был в тени, вне широкой общественности, и пользуется вниманием и любовью молодежи. А мы держим их под спудом. Стоит появиться Симонову — и он становится в центре внимания[665].

Куда менее оживленным было обсуждение кандидатов по отделу драматургии. Однако общая модальность выступлений осталась неизменной. С. Михоэлс вновь поддержал национального автора, выступив с развернутой рецензией на пьесу узбекского поэта и драматурга Хамида Алимджана «Муканна» — «богатую и в смысле темы, и в сценическом смысле»[666]. И. Судаков высказался о кандидатуре Леонова: «Пьеса Леонова „Нашествие“ на десять голов выше „Русских людей“ и „Фронта“. Это настоящее художественное произведение. Это — образы, это — литература, это — произведение искусства»[667]. Немирович-Данченко позже скажет о пьесе Леонова: «„Нашествие“ вначале понравилось, а когда пошли леоновские „гримасы“ и „ковыряния“, [я] опять оттолкнулся. Это лучше „Половчанских садов“, „Волка“, а „Метель“, может быть, была лучше»[668]. Очередная попытка вывести кандидатуру Симонова за рамки формирующегося лауреатского списка не могла не взволновать рьяного защитника поэта Толстого, который на этот раз был более строг к своему протеже. Он говорил:

…пьеса «Русские люди», которая в свое время сыграла роль, как переход от беспочвенной абстрактной пьесы к попытке изобразить реалистически, натуралистически события наших дней, имела какое-то значение. Но ведь это же не пьеса — это прозаическая повесть в диалогах. Здесь нет <…> драматургического единого целого.

<…> Поэзия Симонова — это предмет спора, а «Русские люди» — ведь это же не драматургия[669].

В данном случае Толстой, работавший в тот момент над своей «драматической повестью», не мог отступиться от собственных творческих принципов и признать за проходной пьесой Симонова приписываемую ей литературной критикой «художественность»[670]. Резок был Толстой и в оценке корнейчуковского «Фронта»: «„Фронт“ я считаю на редкость скверной пьесой, но сыгравшей большую роль в нашей жизни, как политический фельетон. Но как художественное произведение это — ноль»[671]. Шапорин согласился с Толстым и сказал, что «не считает „Фронт“ художественным произведением», а затем добавил, что он «поднят до художественной степени» лишь средствами художественной постановки[672]. Немирович-Данченко отметил смелость Корнейчука, так активно использовавшего в своей «политической» пьесе «большевистский метод самокритики». За «Русских людей» вступился Храпченко: «Эта пьеса хорошо известна в народе и получила положительные отклики. Пьеса прошла по крайней мере в ста театрах, напечатана в „Правде“, ее видели миллионы зрителей. Впечатление у зрителей об этой пьесе как о большом произведении»[673]. Развернутый отзыв о «Русских людях» дал и Гурвич: подробный анализ сюжета завершался выводом о том, что Симонов создал пьесу наспех и «художественного отбора материала не сделал»[674]. Итог обсуждению подвел Довженко:

Комитет существует для того, чтобы мы представили Правительству наши решения, решения художников страны. А Правительство, на основе наших решений, будет делать выводы, утвердит эти решения или изменит их. Поэтому примат искусства, качества художественного произведения должен стоять в первую очередь.

Мы говорим о двух пьесах: о «Русских людях» и «Фронте», у которых художественная сторона чрезвычайно слабая. <…>

Поэтому будем строги. Пускай нас Правительство поправит. Если Правительство скажет, что оно находит нужным дать Симонову премию, — пожалуйста![675]

Вероятной причиной столь серьезной и последовательной «проработки» пьес Корнейчука и Симонова заключалась в проведении комитетчиками критической линии в оценке драматургических сочинений. Тема несовершенства «советской драматургии» то и дело возникала на страницах центральной периодики в начале 1940‐х, но одним из самых показательных случаев явилась публикация 16 мая 1942 года в «Литературе и искусстве» редакционной статьи «Драматургия Отечественной войны» (как раз за ней последовала описанная выше полемика о «драматической повести» Толстого). В этом тексте еще в зачаточном виде содержались все те претензии и требования, которые позднее и предъявили эксперты к рекомендованным пьесам Корнейчука и Симонова:

Самая важная задача нашей драматургии — создание индивидуальных характеров, раскрытие богатого внутреннего мира, яркий показ тех замечательных качеств, которые составляют силу и красоту советского человека — героя отечественной войны, патриота, любящего свою родину и остро ненавидящего врага. <…>

Наши пьесы еще страдают однотипностью героев. Подчас герой утрачивает свою индивидуальность в результате того, что автор пьесы увлечен только необычайностью событий. Эта погоня за эффектной сюжетностью вредна для драматургии[676].

В этих призывах в очередной раз наметилась и тенденция к «бесконфликтности», к «лакировке». Очевидно, что итоговой целью драматурга, если следовать логике статьи, должна стать трансформация травматического опыта в опыт героический. Усиление «психологизма» и концентрация на «внутреннем мире», положенные в основу «соцреалистического мимесиса», должны были позволить драматургии предоставить читателю/зрителю наглядную «методику» по переживанию полученной ментальной травмы.

Итогом этого заседания стало включение в протокол кандидатов, имеющих бесспорной право на включение в список баллотируемых. По разделу поэзии такими кандидатами стали:

М. Рыльский — стихи 1942 года,

М. Светлов — поэма «Двадцать восемь»

И. Сельвинский — стихотв. «Россия» и др. стихи [19]42 г.

К. Симонов — Сборник военных стихов,

Исаковский — «Новые стихи»