История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I - Михаил Михайлович Бородкин Страница 32

Скоро герцогу Зюдерманландскому представился случай применить инструкцию короля. Из Кронштадта была отправлена маленькая эскадра, из трех линейных кораблей и четырех транспортных судов, под начальством вице-адмирала В. И. фон Дезина; она предназначалась для Средиземного моря, так как война со Швецией представлялась для наших властей еще мало вероятной. 11-го (22) июня русские суда повстречались с шведским флотом. Трактата о салютации со Швецией не было заключено. Россия салютовала нечетным числом, Швеция — четным, поэтому нельзя было установить равного салюта. Герцог Карл потребовал салюта шведскому флоту. В. И. фон Дезин, вполне правильно, ссылаясь на Абоский трактат, отказал в салюте. Герцог настаивал, обещая в случае надобности поддержать свое требование вооруженной силой. Шведский флот был поставлен в боевой порядок и русскому вице-адмиралу оставалось отсалютовать. Фон Дезин согласился салютовать «его королевскому высочеству, как августейшему родственнику императрицы». На его 15 выстрелов шведы ответили восемью.

Русская эскадра направилась к Копенгагену. Герцог сделал все, чтоб поссориться с русским адмиралом; он сам отметил, что действовал даже против инструкции, которая воспрещала «провокировать» русских. Случай завладеть частью русских морских сил был упущен. По прибытии в Ганге, герцог получил новые приказания от короля: он не должен пропустить ни одного русского корабля из Финского залива, пока императрица не согласится на требования Густава; если обстоятельства потребуют, он должен силой воспрепятствовать их выходу, и если он победит, то обязан преследовать русский флот до самого Кронштадта, уничтожить его там и взять или истребить Кронштадт.

Швеция, поддерживаемая сочувствием Пруссии и Англии и получив деньги, шла полным ходом к войне. Порта обещала субсидию в 14 мил. пиастров. Перлюстрация прусских и шведских писем, произведенная русским послом в Варшаве, Стаккельбергом, показывала, что Густав жил надеждой возвратить Финляндию, Эстляндию, Лифляндию и Курляндию. В России обдумывали, как выйти из затруднительного положения. Между прочим, рассчитывали повлиять на короля возбуждением оппозиции и указанием на конституцию. Согласно этим указаниям, граф Разумовский передал 7-18-го июня шведскому министру иностранных дел записку следующего содержания:

«Ея Императорское Величество все свое царствование сохраняла с королем и нацией шведской доброе согласие и мир, постановленный в Абове, не подавая никакого подозрения к нарушению, и теперь желает продолжения оного, тем более что занята весьма важной войной с Портой. В засвидетельствование того её Императорское Величество сообщила всем дружественным державам, а равномерно и его шведскому величеству о предмете посылки в Средиземное море российского флота. В рассуждение же разнесенного по поводу сего слуха о производимых в Швеции вооружениях, с российской стороны не для вызову, но из единой предосторожности отряжено было, в Финляндию весьма посредственное число войск, и в Балтийское море отправлена по ежегодному обыкновению эскадра для обучения мореходцев, к чему Швеция никогда не показывала никакого подозрения, ниже малейшего внимания, да и её Императорское Величество взирала спокойно на великия вооружения, производимые в Швеции, и наблюдала совершенное молчание, пока движения заключались внутри королевства; но как граф Оксенштиерн королевским именем объявил, что сии вооружения обращены против России, под предлогом, будто она намерена наступательно действовать против Швеции, — (объявил) министру двора, состоящего в теснейшем с Россией союзе, и который конечно не мог того скрыть от него, графа Разумовского, то её Императорское Величество не может более отлагать объявления своим Императорским словом его величеству королю и всем из шведской нации участвующим в правлении о несправедливости сих его подозрений и уверяет о миролюбивых своих расположениях к ним всем. Но если таковое торжественное уверение сочтется недовольным, то её Императорское Величество решилась ожидать всякого происшествия, с той надежностью, какову внушает как непорочность её предприятий, так и довольство её средств, предоставленных ей Богом и которые всегда обращала она к славе своей Империи и к благоденствию своих подданных».

Записка графа А. К. Разумовского явилась искрой, упавшей в костер. Густав не мог скрыть своего удовольствия и воспользовался ею, как предлогом для дипломатического разрыва. В письме короля к Г. М. Армфельту читаем: «Граф Разумовский представил нам дружественную ноту, но как в нее, к счастью, вкралось выражение, которое по-видимому отделяет короля от нации, то мы воспользуемся этим, чтобы определить нашу позицию, или, выражаясь дипломатическим языком, занять более решительное положение». «Значит, — говорится далее, — госпожа Екатерина не желает воевать с нами; но дело дойдет до войны; верьте мне, от судьбы не уйдешь».

12-23 июня, в то время, когда началась посадка шведских войск на суда, королевский церемониймейстер Бедоар прочел графу Разумовскому следующий ответ Густава: «Король из записки русского посланника усмотрел, что он старается отделить короля от народа, что впрочем довольно согласно с правилами, русским двором часто оказанными. Король, однако, не может думать, чтобы такое объявление было предписано графу Разумовскому русским двором, и поэтому будучи удивлен и оскорблен непристойным и противным спокойствию государства изъявлением, король не может отныне признать графа Разумовского долее посланником России, предоставляя себе по прибытию в Финляндию отвечать Императрице через шведского посланника, находящегося в Петербурге. Теперь же король требует, чтобы граф Разумовский не имел более никаких сношений с шведскими министрами, выехал из Швеции не позже, чем через неделю — в рассуждении того, что в представлении его нарушены начальные основания правления и должное уважение к королевской особе».

В тот же день представителям иностранных держав была сообщена записка графа Оксеншерна, в которой говорилось: «Король видит в образе действий русского посланника ту самую систему раздора, которую всегда старались распространять и предшественники графа Разумовского. Сначала король еще не верил, что русский посланник старается привести нацию в заблуждение; но граф Разумовский своей запиской от 18-го июня прекратил все сомнения, обращаясь не только к королю, но и ко всем, в правлении участвующим, и даже к самому народу, для уверения их о расположениях императрицы и о приемлемом ею в спокойствии их участии. Всякий посланник не должен и не может изъявлять расположения своего государя кому-либо другому, кроме государя, при котором он уполномочен. Всякая иная власть для него чужда; всякий иной свидетель для него излишен. Таков закон, таков непременный всех европейских кабинетов обычай. Король поэтому оскорблен наичувствительнейшим образом и не считает более графа Разумовского посланником императрицы, которая не могла же предписать выражения, столь противные коренным шведским законам и отделяющие короля от государства».

Екатерина II, не желавшая войны и не дававшая повода к ней, рассуждала так: «Что вызывает разрыв? Если высылка посланника, то я сие еще не почитаю разрывом; а разрыв именую на сей случай либо объявление войны, либо начатие гостилите».

20-го июня в русской