Юстиниан Великий : Император и его век - Станислав Николаевич Чернявский Страница 31

были нацистами и не принимали к себе чужаков. Этот нюанс психологии отделял ромеев от иранцев, делал один этнос не похожим на другой. Если бы не религия, они придумали бы иные различия, которые помешали бы двум разным народам понять друг друга. Этнос — явление природы, а ее законы невозможно победить ни примитивной борьбой с национализмом, ни разговорами о толерантности.

В Византии национализм тоже был, но другой — имперский. Здесь не смотрели на цвет кожи, разрез глаз, форму носа. Если ты христианин и признаешь ромейского базилевса, исправно платишь налоги и живешь по закону, значит, ты — ромей. Такая система была очень гибкой, и она позволила Византии пережить Иран.

Вот почему маздакиты и стасиоты не могли друг друга понять. Идею они восприняли одну — социальную справедливость. Но воплощали ее по-своему, и тут разошлись окончательно.

* * *

Иранский шаханшах Кобад был политическим тяжеловесом и просчитывал свои поступки на много ходов вперед. Как только на престол Византии взошел Юстин, персидский правитель стал зондировать почву. Чего ждать от нового режима в Константинополе? Сообразив, что в Византии началась революция, иранский владыка замыслил войну. Он хотел воспользоваться нестабильностью, чтобы оторвать от Византии несколько провинций, а если получится — навсегда сокрушить враждебную империю. Сказано — сделано. Шаханшах начал искать союзников. Это произошло примерно в 520 году.

Подходящим союзником казались утургуры (восточные болгары), кочевавшие на Кубани. Вместе с ними шаханшах предполагал напасть на византийскую часть Армении.

В то время утургурами правил хан по имени Зилингд. Такова византийская транскрипция. Иногда она сильно расходилась с подлинными именами политиков, однако записи велись тогда лишь в Византии да в христианских монастырях Гесперии. Утургуры письменности не знали. Поэтому понять, как звали Зилингда на самом деле, вряд ли удастся.

К хану отправились сразу два посольства — от персов и от византийцев. Обе стороны склоняли Зилингда к союзу.

Первыми на Кубани оказались всё-таки византийцы. Они передали подарки и просьбу Юстина о союзе. Зилингд «склонился на его предложение и обещал клятвенно, по обычаю отцов, воевать с ними против Персов». Так пишет Феофан Исповедник.

Затем явились персы. Дипломаты шаханшаха действовали столь искусно, что хан Зилингд отказался от союза с ромеями и пообещал поддержать Кобада.

История на этом не кончилась. Разведка Юстина работала превосходно. Она донесла императору о предательстве кубанского хана. Император и его советники тотчас разыграли блестящую комбинацию. Юстин передал шаханшаху, что хан Зилингд подкуплен византийцами и готов предать персов. Не лучше ли прогнать Зилингда, жить в мире «и не дать этим псам играть собою»? Кобад был поражен. На чьей стороне Зилингд? Не предаст ли он персов, как предал византийцев?

Тем временем болгарский хан явился в Закавказье с двадцатитысячной конной армией. Шаханшах привел собственные войска на соединение с утургурами и встретился с ханом. Состоялись тайные переговоры, о которых толком никто ничего не знал. Ясен лишь итог: Кобад убил хана и перерезал его воинов. Спаслись немногие. Интрига византийцев полностью удалась. Они получили передышку, а утургуры сделались врагами персов. Правда, ромеи не смогли передышкой воспользоваться: страну лихорадило от борьбы партий и выступлений стасиотов. Но и персы медлили. В этот момент Кобад придумал план, как присоединить Византию вообще без боя.

2. ПИСЬМО ШАХАНШАХА

«Правитель Ирана и Неирана» (так именовали его придворные) направил послов в Византию с неожиданным предложением: не хотел бы Юстин усыновить принца Хосрова, сына Кобада? Шаханашах уже стар, а отпрыск его молод. Он нуждается в покровительстве. Ссоры кончились, недоразумения улажены. Надо дружить.

«То, что мы претерпели со стороны ромеев несправедливости, ты и сам знаешь, — писал шаханшах, обращаясь к Юстину, — но все обиды на вас я решил окончательно забыть… Я предлагаю тебе сделать моего Хосрова, который будет преемником моей власти, своим приемным сыном».

Поначалу Юстин и Юстиниан восприняли письмо как большую моральную победу над иранцами. Похоже, власть Кобада слаба, и он ищет покровительства ромеев. Однако пыл императора и его племянника охладил квестор Прокл. Он сказал:

— Мы сейчас рассуждаем о том, чтобы под благовидным предлогом передать персам государство ромеев. Они, совершенно не стесняясь, выставляют свое требование отобрать у нас все государство, прикрывая обман личиной простодушия. Это посольство с самого начала имеет целью сделать Хосрова наследником ромейского базилевса. По естественному праву имущество отцов принадлежит их детям. Посему, если вы согласитесь на первое предложение, вам останется принять и всё остальное.

Замечание умного юриста отрезвило Юстина. Император и его племянник решили не торопиться с ответом.

Кобад занервничал. Он прислал другое письмо, где говорил о том, что собирается направить в Ромейскую империю большое посольство. Послы должны были заключить вечный мир и письменно оформить усыновление Хосрова. Всё это выглядело весьма подозрительно и подтверждало опасения Прокла.

Юстин ответил шаханшаху вежливым письмом. Условились, что следующие посольства Ирана и Византии встретятся на границе империй и там выработают принципы мирного договора.

Вскоре дипломаты отправились в путь. Византийскую делегацию возглавил Ипатий, племянник императора Анастасия. Это был тот самый Ипатий, что прославился военными неудачами. Теперь его способности проверили на дипломатическом поприще. К тому времени Ипатий занимал должность префекта Востока — одну из ключевых в стране. Он обладал большим влиянием и был опасным противником императора, если бы захотел поднять мятеж. К счастью, Ипатий и на сей раз упустил шанс.

Со стороны иранцев в переговорах участвовал некто Сеос; так его называет Прокопий. Современные исследователи полагают, что под этим прозвищем кроется знаменитый в то время иранский политик и полководец Сиявуш. Он принадлежал к старой знати, но перешел на сторону маздакитов и стал командовать вооруженными силами Иранской империи. Прокопий характеризует его как бескорыстного служаку, преданного идее социальной справедливости. Вместе с Сиявушем на переговоры отправился другой иранский военный, которого Кесариец называет «Мевод, имевший должность магистра». По-ирански его звали Махуд, и он происходил из знатной парфянской