Кристин Бар - Политическая история брюк Страница 30

Брюки сражающихся женщин

Инверсия ролей или по крайней мере использование мужского костюма часто происходит в рамках вооруженного конфликта, и это случается на протяжении всего XIX века. Сражающаяся женщина в брюках занимает важное место в антифеминистской риторике, но это в определенной степени и реальность. Сохранились изобразительные свидетельства баррикад 1830-х годов с «амазонками» в платьях, но позднейшие рассказы настаивают на образе молодой и хорошо вооруженной женщины, одетой в мужскую одежду{309}. Женщины действительно участвовали в боевых действиях, но затем их участие использовалось в рассказах об истории революции, чтобы подчеркнуть образ объединившегося народа и снизить уровень жестокости, которой сопровождалась Революция, поскольку это было политически неудобно для новой власти. В 1848 году француженки вновь участвуют в боях, выходя на июньские баррикады вместе с мужчинами{310}.

В 1870–1871 годах они участвуют в сражениях франко-прусской войны{311}. Некоторые, как Жанна Дьелафуа, в униформе, в составе роты вольных стрелков, или вдова Имбер, героиня обороны Метца, родившаяся в 1844 году в ЛеМане и служившая гонцом в Метце в 1870-м. Она будет давать показания на процессе Базена[42], позже получила право носить мужской костюм, который она надевала, когда служила гонцом{312}. Гравюра «Волонтерка, офицер регулярной армии», опубликованная в 1872 году, свидетельствует о почтении к такому явлению{313}. Автор с сочувствием относится к этой женщине (в условиях войны женский патриотизм востребован и всячески приветствуется, даже если это приводит к нарушениям гендерного кодекса), но аномалия, которую представляет собой женщина, переодетая мужчиной, которая к тому же усиливается ее офицерским званием, подчеркивается удивленным и полным сомнения взглядом солдата, а также, возможно, блеском безумия в глазах самой женщины. Короткие непокрытые волосы, униформа, высокие ботинки (но на каблуках) — эта неизвестная женщина-доброволец не боится врага и взрывов вокруг себя, она словно загипнотизирована разыгрывающимся вокруг сражением и делает задорный жест. Ее поведение контрастирует со спокойствием солдата, наблюдающего сцену, в реальность которой он едва может поверить.

В образной системе времен Коммуны женщины в брюках присутствуют редко: коммунарки одеты как женщины из народа, кем они и были на самом деле. В рассказах о подавлении Коммуны порой встречаются упоминания о женщинах в униформе. Не стоит забывать об условиях осады и бедности, которые делали немыслимой любую вестиментарную политику. «Военные костюмы времен Коммуны, нарисованные с натуры» Огюста Раффе демонстрируют разнообразие женской одежды, многочисленных аксессуаров красного цвета и черные брюки с красными полосами, которые надевают те, кто вступил в Национальную гвардию, но происходит это несистематически{314}. На фотографиях Эжена Аппера, сделанных в тюрьме для судебных органов, гордо позируют курящие женщины в брюках: судя по подписи, это «наводчицы», которые указывали артиллеристам, куда наводить орудия. Другие же специально для съемки оделись в платья, одолженные друг у друга, и чувствуют себя в них явно неловко{315}. Как и во время предыдущих революций, происходят случаи женского трансвестизма. Рассказывают о том, как юную девушку, переодевшуюся в гвардейца, взяли в плен и расстреляли. Когда она агонизировала, офицер запретил подчиненным ее добивать, чтобы она «сдохла как корова, потому что корова она и есть»{316}.

Политическое заявление теперь можно сделать с помощью более скромных знаков: ремня, шарфа, красной кокарды. Женщины на баррикадах в черных юбках и красных шапках смеются над теми, кого они зовут «красными штанами». Миф об этих женщинах на баррикадах (которые якобы построили исключительно женскую баррикаду по адресу: площадь Бланш, 120, что совершенно невероятно{317}) и о поджигательницах обходится без упоминания брюк.

Во время сражений Парижской коммуны к действительности примешиваются фантазии антифеминистов. Женщины берут оружие и надевают брюки{318}. После провозглашения Коммуны 28 марта 1871 года Луиза Мишель (1830–1905) в течение двух месяцев принимает активное участие в боях{319}. В своих «Мемуарах» бывшая преподавательница признается: «Да, такой уж я варвар, я люблю пушки, запах пороха, звук пулемета, но особенно я люблю революцию»{320}. В обмен на освобождение своей матери, взятой в заложницы, 24 мая она еда-ется властям. Выступая на суде в черной вуали, она признает вину и требует «свою долю свинца». Она будет приговорена к депортации в Новую Каледонию. За десятилетие, прошедшее между этим событием и ее возвращением в метрополию в 1880 году, после всеобщей амнистии, она становится символом непокорства, в частности, благодаря распространению фотографий, картин, скульптур, гравюр и карикатур{321}. Одни стремятся подчеркнуть андрогинность «красной девственницы», другие делают из нее веселую девицу с обнаженной грудью. В 1885 году Теофиль Стейнлен рисует ее в черном платье, с красной кокардой и открытой шеей. В старости ее часто будут изображать уродливой, как полузабытую легенду. Но фотография Луизы Мишель в костюме федератов решительно опровергает эту иконографию{322}. Делая снимок у знакомого фотографа, она сама контролировала, как будет выглядеть. Ее лицо серьезно, поза продуманна: достоинство военной формы (мужская униформа, застегнутая на все пуговицы), решительность (рука на поясе). Луиза Мишель переодевается не первый раз: она будет в мужской одежде и на огромной манифестации 12 января 1870 года, в которую вылились похороны молодого журналиста Виктора Нуара, которого застрелил принц Пьер Бонапарт. «Я была одета мужчиной, чтобы никого не смущать и чтобы меня никто не смущал», — пишет она в книге «Коммуна, история и воспоминания». Рассказывает она и о менее необычных вещах:

Долгое время наблюдая преимущество курсов, которые ведут в коллежах, перед занятиями, которые организуют для образования девушек в провинции, спустя много лет я получила возможность увидеть, чем отличается увлекательность преподавания и результат курсов на одну и ту же тему для женского и для сильного пола! Я отправилась на них, переодевшись мужчиной, и смогла убедиться в том, что я не ошибалась{323}.

После Кровавой недели (21–28 мая 1871 года) станет преобладать изображение женщины-повстанца с ненавистью и даже «с похабством»{324}.

Реакционная карикатура с ненавистью набрасывается на этих женщин, ведущих себя неуместно, и с легкостью путает регистры, называя народ чернью, женщину самкой, революцию мятежом, во время которого жестокость культивируется ради жестокости, без политической подоплеки{325}.

По словам Мари-Клод Шапира, эта жестокость объясняется двойным вытеснением: политическим вытеснением «преступления» 1793 года[43] и вытеснением женщин, поскольку женская свобода воспринимается как угроза кастрации и смерти.

Одним из последствий поражения Франции от Пруссии стало принятие законов 1872 и 1889 годов об организации военной службы, которая с 1905 года законодательно станет обязательной для всех. И хотя этот закон называют «всеобщим», он распространяется только на мужчин, для которых служба становится гражданским долгом. Начиная с 1905 года служба длится два года, но националистически настроенные круги требуют увеличения этого срока ив 1913 году добиваются своего. Процесс расширения военных обязательств не затрагивает женщин, которым уготована своя роль в защите государства — в качестве матерей, рожающих и воспитывающих будущих солдат.

Желанна ли военная служба для женщин как логический результат борьбы за равенство полов? Такой вопрос приходит в голову при виде рисунка, опубликованного в 1908 году в Assiette au beurre{326}. На нем изображены недовольные женщины-призывники, надевающие брюки — символ равенства — под горящим взглядом «капитана одевания», единственного мужчины в этой казарме-гареме{327}.

Эту сцену нарисовал Жюль Гранжуан (1875–1968), и она соответствует его убеждениям антисуфражиста: рисунок появился в специальном номере «Когда женщины будут голосовать», над которым работал только он. Гранжуан — один из столпов Assiette au beurre: ему принадлежит 900 рисунков, опубликованных в журнале, то есть десятая часть. Он входит в число самых политически ангажированных художников: в 1906 году начинает вести «социальную войну», в 1920-х вступает в Коммунистическую партию. В 1911 году из-за высказываемых им антимилитаристских взглядов его приговаривают к полутора годам тюрьмы, и он на время покидает страну. Он также считается создателем политического иллюстрированного прлаката.