Записки о московской войне - Рейнгольд Гейденштейн Страница 26

случае неприятельских нападений. К этому присоединялось и то обстоятельство, что король кроме возвращения Ливонии очень много думал о том, чтобы доставить Литовцам и Ливонцам судоходство по реке Двине, которою одной только держится Рижская гавань; плавание по ней много содействовало бы охранению Ливонии и недопущению к ней неприятеля, а вместе доставило бы большие удобства для торговли и промышленности. Король видел, что завоеванием Полоцка будет сделано много для таковой цели, ибо гарнизон Полоцка господствует на значительное протяжение над течением Двины; из этого города посылаются вспомогательные войска и провиант в Кокенгаузен и в другие крепости Ливонии, отсюда производятся набеги, вследствие которых останавливается торговля Риги и Вильны. Наконец, так как Полоцк очень недавно был взят неприятелем, то чем свежее сохранялась память у людей о той потере, тем живее была бы радость при его возвращении и большая слава досталась бы его освободителю. Другие говорили, что осада Полоцка дело слишком трудное, чтобы предпринимать его при самом начале военных действий: Полоцк — город сильно укрепленный самою природою, а также и искусством, и в виду своего пограничного положения, весьма тщательно снабженный припасами, пушками, порохом и всеми военными снарядами, так как неприятель не мог сомневаться, что (в случае нашествия) ему придется выдержать первое нападение. Во всяком деле много значит самое начало, так как по первому впечатлению люди легко склоняются в ту или другую сторону; общее настроение во время войны, уверенность в успехе зависит оттого, чтобы не встретить неудачи при начале. Но король полагал, что нет ничего непреодолимого для мужества, и был того мнения, что чем больше будут побежденные в начале трудности, тем ревностнее будут все стремиться к достижению прочих целей  [45]  войны, и что если встретятся какие либо затруднения, то во всяком случае они будут гораздо меньше, когда все будет с тыла спокойно и недалека помощь из дому. Поэтому король полагал не отступать от ранее принятого решения. Соображая, что слух о предпринятом походе распространился уже на огромном пространстве по различным народам, и кроме того, что у него войско собрано из различных племен, и желая, чтобы всеми была одобрена не только война, но и повод к ней, он обнародовал манифест, сперва написанный по латыни, потом переведенный на польский, венгерский и на немецкий языки, ибо из этих народностей исключительно состояло его войско; в манифесте он напоминал об оскорблениях, нанесенных ему Московским царем, и излагал, по каким причинам он предпринимает войну против него. Затем решено было послать наперед кого-нибудь с частью войска для того, чтобы согласно правилам военного искусства задерживать неприятеля в стенах и открыть дорогу остальному войску, пока оно не подойдет. Так как наибольшее влияние и главная власть и право команды в лагере принадлежали польскому (коронному) гетману, и притом не все польские войска собрались, то король, удержав при войске Мелецкого, послал наперед Радзивила с сыном Христофором и с несколькими литовскими войсками в Полоцк; с ними же он приказал отправиться Каспару Бекешу с венгерскою конницей и несколькими полками. Затем из Свири он направился в Дисну в следующем порядке: так как с правой стороны на дороге были неприятельские крепости — Красный, Суша, Туровль, то по этой стороне двигался Мелецкий с польским войском, при чем Иван Збаражский получил приказание быть у него в авангарде. Король шел по левой стороне. По дороге к королю пристали отличнейшим образом снаряженные войска других литовских магнатов, воевод: Степана Збаражского, воеводы Трокского;  [46]  Николая Дорогостайского, воеводы Полоцкого, и некоторых частных лиц; войска эти были им осмотрены. В продолжении нескольких дней непрерывно шли сильные дожди, что до такой степени затрудняло перевозку тяжелых военных снарядов, особенно пушек, что король счел нужным уступить лошадей, которые у него были при собственных повозках, для того, чтобы поскорее подвинуться к цели похода. Это затруднение, явившееся при самом начале, даже без слов опровергало мнение тех, которые полагали, что нужно идти таким далеким путем прямо на Псков. В Дисне Мелецкий показал королю конницу и польское войско почти в полном сборе, превосходнейшим образом на вид устроенное и разделенное на эскадроны и полки, которые проходили перед королем под знаменами. Всадники, покрытые железными панцырями и шеломами, кроме копья все были вооружены саблею, дротиком и двумя пищалями, прилаженными к седлам, так что и всадники во время маневров производили такой же треск и гром, как и пехотинцы, принадлежностью которых были ружья. Туда же явились и запоздавшие литовские войска; в числе их 900 отборнейших всадников Ивана Ходкевича, кастеляна Виленского, одержимого в то время весьма тяжелой болезнью, от которой немного спустя он умер; также были всадники и Ивана Глебовича, кастеляна Минского и других. В тоже время пришло с Христофором Розражевским, и Эрнестом Вейером и немецкое войско; хотя они не имели позволения на открытую вербовку и производили ее только урывками и тайно, однако приведенные ими люди не уступали всем другим в мужестве, а также по роду оружия и по опытности в военном деле они нисколько не были ниже остальных. Вообще все войска, как по роду и числу людей, так и по уменью владеть оружием были таковы, что Мелецкий не поколебался уверить короля, что войско составлено гораздо даже лучше,  [47]  чем того требовала важность начатой войны, и что оно снаряжено так удачно и хорошо, как ни одно из виденных им, в коих он служил на родине и на чужбине в качестве ли полководца, или простого воина, ибо прежде он всегда замечал, что с какой нибудь одной стороны войско бывает неудовлетворительно, либо со стороны пехоты, либо конницы.

После осмотра войск, за герцогом Курляндским, который, как мы выше сказали, был отправлен в Дисну, было подтверждено обыкновенным порядком владение Курляндским и Семигальским герцогством, и сам он был принят под защиту и покровительство короля. Спрошенные о том все литовские сенаторы, большая часть которых присутствовала, и те из магнатов польских, которые тут также находились, были согласны покончить дело, несколько исправив те условия, которые, по их мнению, были заключены королем Сигизмундом Августом по обстоятельствам того времени недостаточно выгодным образом. В таком же смысле письменно дан был ответ не присутствовавшими тут сенаторами Великой Польши, также Руси, Пруссии и Мазовии. Большая часть сенаторов Малой Польши, которые в то время случайно собрались в Люблине для судебных дел, так как в то время там были первые аппеляционные суды, о которых выше было сказано, полагали, что следует передать это дело на сейм, повидимому из опасения того, что