Капиталисты поневоле - Ричард Лахман Страница 24

основным фактором, приведшим итальянцев к потере своих преимуществ. Вебер предполагает, что если бы политически ориентированные итальянцы смогли принять экономическую ориентацию, они бы успешно конкурировали с протестантскими предпринимателями. Но, по его мнению, ориентация предпринимателей оставалась весьма жесткой и фиксированной. Новые структурные условия создали иную экономическую ориентацию у других, неитальянских капиталистов.

Вебер видел в смене патримониальных государств, которые «контролировали развитие капитализма, создавая личную заинтересованность в поддержании существующих источников выплат и налогов» бюрократическими государствами, «производящими сборы налогов (но никакую другую экономическую деятельность) через свой собственный персонал... [который] обеспечивал оптимальную среду для рационального, рыночно-ориентированного капитализма» (1978, с.199), необходимую предпосылку для развития рационального капитализма[54]. Хотя различия между патримониальным и бюрократическим государством и между политически и экономически ориентированным капитализмом приведены с точки зрения идеальных типов[55], они привлекают необходимое внимание к политическому аспекту разрыва экономического развития в Европе XVI в.

Бродель, наверное, был прав, утверждая, что необязательно учитывать психологические факторы в смещении экономической гегемонии в Европе XVI в. Однако, бросая вызов социальной психологии Вебера, нужно предложить какую-то причинно-следственную связь между переменами в формах экономического доминирования, с одной стороны, и в формах политической власти — с другой, и нужно определить механизм, благодаря которому экономика и политика влияют друг на друга.

Национальные государства и упадок городов

Подъем национальных государств совпал с упадком автономных городов-государств как военной силы, а позже и как ведущих центров производства и торговли. Фредерик Лейн (Lane, 1958; 1979) определил города-государства и национальные государства как организации, которые собирают налоги, чтобы покрыть расходы на управление и сохранение монополии на власть в рамках определенной территории. Чем эффективнее государство выполняет эти функции, тем больше прибыли оно может получить с налогов. С точки зрения Лейна, политическая история Европы с VIII в. до н. э до XVIII в. н. э. основана на «изменении отношения насилие/предприимчивость при сборе и распределении прибавочной стоимости» (1958, с.412). Таким образом, наибольшая эффективность национальных государств обеспечила их триумф и над городами-государствами, и над автономными сельскими феодалами.

Чарльз Тилли углубляет модель Лейна, прослеживая консолидацию политических блоков в Европе от «500 государств, потенциальных государств, государствочек и государствоподобных организаций» в 1490 г. до «всего лишь 25-28 государств» в 1990 г. (Tilly, 1990, с.42-43). Он анализирует различные комбинации капитала и насилия в определенных местах Европы и описывает, как доступ политических акторов к этим двум ресурсам задает тип государства.

Хотя города-государства, по мнению Тилли, были богаты, они были неспособны получить значительные ресурсы принуждения, за исключением случаев покупки наемнических армий. Города-государства подкосили два изменения: во-первых, атлантическая торговля и связанное с ней производство росли в то время, когда «собственные водные пути „средиземноморских городов-государств"... были ограничены мусульманскими державами» (1990, с.190); во-вторых, все государства, контролировавшие более значительное население, разработали особые методы принуждения и извлечения ресурсов капитала из своих обширных территорий, и хотя по сравнению с городами-государствами их было немного, их размеры позволили им пересилить и превзойти города-государства. Такие ресурсы стали ключевыми, когда «война выросла по масштабу и стоимости» (с.190). Для Тилли «золотой век» городов-государств продолжался лишь до того момента, как крупные государства начали объединять и упорядочивать механизмы сбора налогов и выставлять на поле боя национальные армии[56].

Более полно модели образования государства Лейна и Тилли разбираются в четвертой главе. Однако даже если допустить, что Тилли подробно объяснил, как доступность ресурсов капитала и принуждения формировала развитие государственных структур, его модель не объясняет, почему капитал и принуждение были организованы в национальные блоки, а не в сеть не граничащих друг с другом городов и территорий.

С выигрышной позиции настоящего времени и даже XIX в. мы можем распознать, какими способами чувство национальной общности в граничащих друг с другом территориях и их населении помогло государствам собирать налоги, набирать армии и защищать границы. Тем не менее государства, одержавшие военный и экономический триумф над городами-государствами в XVI в., часто не были пограничными или этнически и лингвистически однородными. В действительности наиболее успешные государства вели войны с целью захватить именно не пограничные территории и привести чужие народы под свою власть. Преимущества зрелых национальных государств XIX в. нельзя переносить назад, анахронически объясняя, почему аристократы с опорой на село смогли доминировать над купцами с опорой на город в XVI в., а не наоборот.

Прежде чем мы обратиться к образованию государства, теме четвертой главы, нужно ответить на два контрфактуальных вопроса: почему крупные города средневековой и ренессансной Европы не стали экономическими и политическими центрами последовавшего капиталистического развития и образования государства и почему элиты городов-государств были побеждены в XVI и последующих столетиях конкурирующими сельскими элитами, которые были способны консолидировать обширные сельские территории и доминировать над городами в их центре?

Чтобы ответить на эти вопросы, нужно объяснять упадок городов-государств, равно как и подъем национальных государств. И Вебер попытался сделать это. Но его модель, как продемонстрировал Бродель и другие исследователи Италии эпохи Возрождения, преувеличивает различия в мировоззрении и действиях средневековых и постреформационных европейцев. Вебер ошибочно предполагает, что индивидуумы, компании и, возможно, общества являются либо политически, либо экономически ориентированными и из-за своей ориентации психологически не могут переключиться или объединить политическую и экономическую рациональность, когда этого требуют обстоятельства. В действительности политические и экономические планы индивидуума обычно подлаживаются к специфическим и ограниченным структурным зазорам, открывшимся в данный момент в данном месте. Возможности для извлечения прибыли открываются через организационные структуры городов-государств и национальных государств. Структуры, которые, как показывает Тилли, сами были продуктом долгой истории образования и коллективного действия.

НА ПУТИ К СТРУКТУРНОЙ МОДЕЛИ ВОЗВЫШЕНИЯ И ПАДЕНИЯ ГОРОДОВ-ГОСУДАРСТВ

В этой главе постулируется модель взаимодействия между экономикой и политикой в ренессансной Флоренции. Эта модель сравнивается с теорией Вебера о пределах политически ориентированного капитализма внутри патримониальных городов-государств. Начну с обзора демографических перемен в европейских городах, чтобы проследить и установить время, когда начался упадок автономных торговых городов по сравнению с подъемом столиц национальных государств. Большая часть этой главы рассматривает динамику городского капитализма на примере case-study Флоренции. Я выбрал Флоренцию потому, что она была архетипическим итальянским городом-государством во время своего