История Великого мятежа - лорд Кларендой Эдуард Гайд Страница 23

Хитростью и обманом им удалось добиться своего, и в обращенной к шотландцам декларации Палаты объявили иерархическое церковное устройство злом, выразили твердую решимость с ним покончить и сообщили о своем намерении установить, по совету благочестивых и ученых богословов, такую систему церковного управления, которая в наибольшей степени соответствовала бы слову Божьему.

Впрочем, очень многим (и самому королю) тогда казалось, что, выставляя непременным условием помощи Парламенту реформу церковного строя, на которую в Англии едва ли согласятся, шотландцы преследовали единственную цель - уклониться таким образом от участия в войне против короля.>

Глава IV

(1642—1643)

Король чувствовал себя превосходно в Оксфорде, где между тем принимались меры, чтобы поставить на ноги раненых и больных, а также разместить по квартирам армию, за короткий срок заметно пополнившуюся. Несколько колледжей поднесли в дар Его Величеству все деньги из своей казны, что составило изрядную сумму и явилось подспорьем столь же своевременным, как и присланное ими ранее серебро. Если бы король осуществил свое решение остаться на зиму в Оксфорде, не пускаясь в какие-либо новые предприятия, то это имело бы самые благие последствия, ведь его престиж стоял теперь высоко; королевскую армию, благодаря одержанной ею победе, считали гораздо более грозной, чем она была на самом деле; Парламент все явственнее раскалывался на враждующие клики и начинал сожалеть о прежних своих действиях; граждане Сити все громче высказывали свое недовольство, и вновь их обмануть было бы уже не так легко. Всюду требовали одного — направить королю мирные предложения, и эти благоприятные настроения, полагали многие, можно было с успехом поддержать, отказавшись от дальнейшего наступления на Лондон и продемонстрировав тем самым его жителям, сколь неосновательны их страхи и опасения. Однако, когда погода вновь улучшилась (как это часто бывает накануне дня поминовения всех усопших), из Абингдона, где располагалось командование кавалерии, был отправлен крупный конный отряд, который, продвинувшись дальше, чем ему было приказано, подошел к Ридингу, где комендантом был Генри Мартин. Охваченные страхом, комендант и гарнизон тут же умчались в Лондон, без боя отдав город кавалеристам короля; а те поспешили донести Его Величеству, что перед ними все в панике бегут, что граф Эссекс по-прежнему стоит в Уорвике, ибо армия его не готова к походу; что в Парламенте царят страшные раздоры, и с приближением Его Величества обе Палаты непременно разбегутся; и что нет силы, способной помешать возвращению короля в Уайтхолл. Сам же Ридинг, указывалось в донесении, столь сильно укреплен и столь удачно расположен, что если король все же найдет нужным устроить свою главную квартиру в Оксфорде, то оставленный в Ридинге гарнизон будет для нее надежной защитой.

Эти и некоторые другие соображения — вместе с присущей людям склонностью легко принимать на веру все, что им хотелось бы считать правдой, — побудили короля выступить с армией к Ридингу. Тревожное известие быстро достигло Лондона, где его встретили с величайшим ужасом. Теперь Палаты отказывались верить тому, что сообщали прежде из их собственной армии. Неприятельские войска — как их уверяли, наголову разбитые и совершенно расстроенные — находились теперь не далее как в тридцати милях от Лондона; а граф Эссекс — который приписывал себе победу и, как они думали, бдительно наблюдал за королем, чтобы не дать тому ускользнуть от Парламента, — все еще стоял в Уорвике, и о нем ничего не было слышно. Пока король был далеко, в Ноттингеме и Шрузбери, Палаты издавали грозные и надменные распоряжения, приближавшие войну; когда же война подошла к ним совсем близко, их радостное рвение поугасло.

Еще не решив, что им теперь следует объявить, Палаты отправили посланника, который, найдя короля в Ридинге, попросил единственно лишь об «охранной грамоте от Его Величества для особого комитета лордов и общин, который мог бы явиться к Его Величеству с покорной петицией от его Парламента». На это король тотчас же ответил, «что всегда был и остается готов принять от них любую петицию, что он с радостью встретит их комитет — при условии, что в нем не окажется лиц, поименно объявленных Его Величеством изменниками и как таковые изъятых из обещанной в его декларациях и прокламациях амнистии». Причиной такого исключения стало как прежнее правило, установленное Его Величеством еще в Шрузбери (и от которого теперь, после битвы, он не почел за нужное отступать), так и желание не допустить до участия в переговорах лорда Сэя — человека, от которого король не мог ожидать честности и прямоты в действиях.

На следующее утро лорд Фолкленд, один из главных государственных секретарей Его Величества, получил письмо от спикера Палаты пэров с просьбой об «охранной грамоте для графов Нортумберленда и Пемброка, а также четырех членов Палаты общин, дабы те могли явиться к Его Величеству с петицией», каковая грамота была немедленно подписана Его Величеством с единственным изъятием, касавшимся сэра Джона Эвелина, уже исключенного из прокламации Его Величества о помиловании для Уилтшира. Эту самую прокламацию отправили Палатам с разъяснением: «если вместо сэра Джона они пришлют другого человека, не подлежащего упомянутому изъятию из амнистии, то он будет принят, как если бы его имя стояло в охранной грамоте». Хотя ничего другого Палаты и не могли ожидать, это предоставило им возможность отложить на время мысли о петициях, как если бы Его Величество в своем ответе отверг любые предложения о мире, «ибо, — утверждали они, — король может всякий день объявлять изменниками каких угодно членов и по своему произволу исключать их из амнистии, а посему готовить петиции и назначать посланников для их вручения совершенно бессмысленно, коль скоро самые посланники, за час до передачи ими петиции королю, могут быть объявлены изменниками; подчиниться же подобному ограничению значило бы по существу признать и одобрить вопиющее и прежде неслыханное нарушение парламентских привилегий».

А потому на несколько дней всякие разговоры о мире умолкли, и начались деятельные приготовления к обороне и сопротивлению, в пользу чего у Палат появился теперь еще один, притом гораздо более убедительный довод: их главнокомандующий граф Эссекс выступил наконец в поход и шел к Лондону, а впереди его летела молва о необыкновенной доблести грозной его армии, по правде сказать, не вполне соответствовавшая иным известиям. Тем не менее это помогло ободрить и воодушевить тех, кто склонялся к миру единственно из боязни, и внушить страх всем прочим. Король, каждую ночь получавший известия о том, что происходило в Палатах в течение дня (о действиях тесного комитета, направлявшего все их тайные замыслы, он узнавал не так скоро), решил их поторопить, для чего двинулся со всей своей армией к Колнбруку. Это, вместе со все более громкими и настойчивыми требованиями народа, и в самом деле возбудило в них стремление к миру и несколько поубавило дерзости в их словах, ибо 11 ноября в Колнбруке Его Величество встретили графы Нортумберленд и Пемброк, а также те три члена Палаты общин, чьи имена значились в охранной грамоте; самолюбие же свое Палаты удовлетворили тем соображением, что изъятие из числа посланников сэра Джона Эвелина без замены его каким-либо другим лицом не означало с их стороны подчинения требованию, выставленному в королевской оговорке. Королю была вручена следующая петиция:

<Мы, верные подданные Вашего Величества, лорды и общины, собравшиеся в Парламенте, глубоко взволнованы бедствиями королевства, встревожены опасностями, грозящими Вашему Величеству при настоящем положении дел, и полны горестных мыслей о страшном кровопролитии в недавней битве, а также о тех несчастьях и потерях для Вашего Величества, которые непременно воспоследуют, если обе армии вновь сойдутся в бою, избежать коего можно будет лишь по особой милости Божьей и при добром согласии между Вашим Величеством и Парламентом. Мы убеждены, что сердце Вашего Величества, ставшего свидетелем гибели стольких Ваших подданных, также исполнено сочувствия и сострадания, и что Ваше Величество опасается умаления Вашего могущества и ослабления всех Ваших королевств, чем могут воспользоваться враги нашего государства.>