Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Владимирович Кормилицын Страница 20

работы в партии. Я находился тогда в Сибири в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был ее фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне все время казалось, что соратники Ленина – Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие – стоят ниже Ленина на целую голову, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орел, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперед партию по неизведанным путям русского революционного движения. Это впечатление так глубоко запало мне в душу, что я почувствовал необходимость написать о нем одному своему близкому другу, находившемуся тогда в эмиграции, требуя от него отзыва. Через несколько времени, будучи уже в ссылке в Сибири – это было в конце 1903 года, – я получил восторженный ответ от моего друга и простое, но глубоко содержательное письмо Ленина, которого, как оказалось, познакомил друг с моим письмом. Письмецо Ленина было сравнительно небольшое, но оно давало смелую, бесстрашную критику практики нашей партии и замечательно ясное и сжатое изложение всего плана работы партии на ближайший период. Только Ленин умел писать о самых запутанных вещах так просто и ясно, сжато и смело, – когда каждая фраза не говорит, а стреляет. Это простое и смелое письмецо еще больше укрепило меня в том, что мы имеем в лице Ленина горного орла нашей партии. Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика я предал сожжению.

И ведь бежал, что характерно, причем успешно! Правда, не с первого раза. Первая попытка провалилась из-за мороза: опального революционера этапировали с теплого летнего Кавказа, так что у него не было нормальной зимней одежды, а были только, по воспоминаниям других ссыльных, легкая папаха на сафьяновой подкладке, бурка и щеголеватый белый кавказский башлык (то-то, должно быть, зрелище было для местных жителей!). Так что, попытавшись покинуть Новую Уду, он сумел добраться только до близлежащего городка, здорово обморозив руки и физиономию.

Вторая попытка оказалась более успешной, хотя кроме того, что Иосифу таки удалось бежать, о ней ничего не известно. Впрочем, Лев Балаян в своей книге цитирует письмо Михаила Кунгурова, которое крестьянин написал Сталину уже в 1947 году, отчаявшись получить нормальную пенсию и умоляя о помощи. В этом письме, в частности, говорилось: «Я глубоко извиняюсь, что беспокою Вас. В 1903 году, когда Вы были в ссылке, село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда, в то время жили у меня на квартире. В 1904 году я увез Вас лично в село Жарково по направлению к станции Тыреть Сибирской железной дороги, а когда меня стали спрашивать пристав и урядник, я им сказал, что увез Вас по направлению в город Балаганск. За неправильное показание меня посадили в каталажку и дали мне телесное наказание – 10 ударов, лишили меня всякого доверия по селу. Я вынужден был уехать из села Новая Уда на станцию Зима Сибирской железной дороги»[34]. Вот оно, оказывается – все обыденно и просто! Уговорил своего домохозяина – то ли попросту купил его молчание за собранные «в шапку» среди ссыльных деньги, то ли по своему «волшебному» обыкновению уболтал его – и тот согласился не просто отвезти смешного кавказца в бурке до ближайшей станции, но даже пресловутые десять ударов вытерпеть.

Почему такое изумление в моих словах? Потому что версий относительно «механизма» бегства из ссылки было несколько – все авторские, рассказанные в разное время Сталиным в качестве байки, и все как одна сенсационные. Чего стоило, скажем, утверждение, что ссыльный горец банально «угнал» ямщика – заставил довезти его до нужного места, угрожая вознице кинжалом. Или вот еще прекрасный образчик остроумия вождя – рассказ, что он нанимал вывезших его из Сибири ямщиков за аршин водки. Кто только не цитировал эту байку, но лучше всего, сдается, сделал это Вильям Похлебкин, свято уверовавший в ее правдивость: «Сталин, используя интуитивно и сознательно некоторые черты русского характера, умел располагать к себе ямщиков на сибирских трактах. Он не старался их упрашивать скрыть его от полиции обещаниями дать деньги или, как барин, не предлагал им «дать на водку», то есть всячески избегал того, чтобы люди воспринимали его как человека, хотевшего их «подкупить», сделать что-то недозволенное за взятку, ибо хорошо понимал, как оскорбляли такие предложения открытых, наивных, честных, простых русских провинциальных людей. Вместо этого он «честно» говорил ямщикам, что денег у него на оплату поездки нет, но вот пара штофов водки, к счастью, имеется, и он предлагает платить по «аршину водки» за каждый прогон между населенными пунктами, насколько хватит этих штофов. Ямщик, конечно, со смехом начинал уверять тогда этого явно нерусского инородца, что водку меряют ведрами, а не аршинами. И тогда Сталин вытаскивал из-за голенища деревянный аршин – досочку длиной 71 сантиметр, доставал из мешочка несколько металлических чарочек, плотно уставлял ими аршин, наливал в них водку и показывал на практике, как он понимал «аршин водки». Это вызывало всеобщий смех, веселье, поскольку все это было как-то ново, необычно и приятно «тормошило» русского человека в обстановке серости и обыденности провинциальной жизни. Главное же – такой подход превращал взятку из «подачки» и «подкупа» в товарищескую игру, лишал всю эту сделку ее смущавшего людей неприличия, ибо создавал ситуацию товарищеской шутки, азарта и дружеского взаимодействия, так как нередко уже второй или третий «аршин водки» распивался совместно. «И откуда ты взялся, такой веселый парень! – говорили ямщики, не без сожаления расставаясь с необычным пассажиром. – Приезжай к нам еще!», – поскольку он слезал через три-четыре станции, откуда уже с другими ямщиками продолжал ту же игру, всегда проезжая небольшой отрезок пути и никогда не говоря конечного пункта своего следования, и вообще не упоминая ни одной станции, которые он не знал и в названии которых не хотел ошибиться. Он ехал – покуда хватит «аршина водки» или нескольких аршинов, – и так неуклонно и надежно продвигался из Сибири в европейскую Россию, избегая всяких встреч с полицией. Так, несмотря на весь свой грузинский, «капказский» вид и вопреки явно нерусскому акценту и речи, Сталину удавались его дерзкие побеги из