Митридатовы войны - Леонид Анатольевич Наумов Страница 20

легионеры не побеждают «варварских полчищ». Сотни тысяч солдат Митридата не сражаются с римлянами, а только «маячат на горизонте». В реальных боях участвуют силы, совершенно сопоставимые по численности с римскими (иногда численный перевес на стороне Митридата, иногда – римских полководцев). Однако мобилизационный ресурс республики намного выше, чем Понта: в Италии у Мария мобилизована огромная армия. Плутарх называет цифру в 450 когорт, что, конечно, фантастика, но очевидно, что силы Рима далеко не исчерпаны и стратегические резервы существуют. У Митридата ситуация совершенно другая.

Наиболее значимое военное событие этой войны – осада Афин и Пирея. Она длилась долго, в результате римляне понесли огромные потери. Античные авторы вынуждены признать, что «готовность к бою» солдат Архелая ни в чем не уступала римской. Можно предположить, что именно здесь и сражались те воины, которых царь готовил к войне почти десять лет, – отборные части понтийской армии[117]. Безусловно, сильной стороной понтийской армии была конница, правильное использование которой могло принести успех при Херонее и Охромене.

Вместе с тем и сам царь, и его военачальники допустили ряд ошибок: это и промедление на год с наступлением в Македонию, и отсутствие единства командования армией в Беотии в 86 г. до н. э., и преждевременная эвакуация Пирея. Слишком рано понтийцы отказались от «тактики измора», о чем говорят и римские авторы. Да и сама невозможность для Архелая оказать полноценную помощь осажденным Афинам кажется спорной.

Дарданский мир и вторая война («глупость или предательство»)

Измена Архелая

Историков давно привлекал вопрос о том, как и когда главнокомандующий армии Митридата, герой сражения при Амнейоне и осады Пирея, Архелай, стал предателем царя и «другом и союзником римского народа».

Одни считают, что он стал жертвой придворных интриг по окончании Первой войны. Надо было на кого-то свалить вину за поражение, и нашелся козел отпущения: «подозрительность царя и его беспощадные расправы со всеми подозреваемыми, измена которых даже не всегда была доказана, сделали Архелая из верноподданного предателем»[118]. Другие ищут какую-то личную интригу: страсть Митридата к жене Архелая[119].

Попробуем разобраться в том, что сообщают источники. Уточним задачу: во время переговоров Архелай заявил Сулле, что «он никогда не будет предателем по отношению к тому, кто поручил ему главное начальство» (Арр. Mithr. 84). Попытаемся понять, что говорит понтийский полководец. Архелай рассуждает не в категориях «верности/измены отечеству», он говорит о личной верности царю. Архелай – «друг царя», напомним, это не столько личная привязанность – это звание, титул. Иными словами, говорится о невозможности предать того, кто доверяет и дал командование войсками. Вместе с тем переход Архелая на сторону римлян состоялся не позже 83 г. до н. э. Вопрос поэтому стоит так: когда на самом деле «друг царя» перешел на сторону Рима?

Как мы помним, впервые мысль о том, что Архелай может быть предателем, высказал еще Дорилай сразу после Херонеи, но тогда это «не имело последствий». У самого царя сомнения в преданности Митридата возникли после Дарданского мира. Царь «стал подозрительно относиться и к Архелаю за то, что он в переговорах в Элладе уступил Сулле больше, чем было нужно» (Арр. Mithr. 64). Насколько «больше»? Источники дают указание о том, что не устраивало царя.

Митридат послал Архелаю приказ заключить мир на наиболее благоприятных условиях (Арр. Mithr. 54). Архелай начал переговоры через своего тезку, делосского купца Архелая. Условия Суллы были следующие:

– Митридат передаст весь тот флот, который находился у Архелая;

– возвратит предводителей, пленных, перебежчиков, бежавших рабов;

– вернет на прежнее местожительство хиосцев и всех других, которых он заставил насильно переселиться в Понт;

– выведет гарнизоны из всех укреплений, за исключением тех, которыми он владел до нарушения им мира;

– выплатит расходы за эту войну, которые пришлось произвести из-за него;

– он удовольствуется властью над одним только наследственным царством.

О тех же условиях сообщает и Плутарх: «Митридат уходит из Азии и Пафлагонии, отказывается от Вифинии в пользу Никомеда и от Каппадокии в пользу Ариобарзана, выплачивает римлянам две тысячи талантов и передает им семьдесят обитых медью кораблей с соответствующим снаряжением, Сулла же закрепляет за Митридатом все прочие владения и объявляет его союзником римлян» (Plut. Sulla. 22). Мемнон сообщает о еще одном условии: «римляне же не должны чинить никакого вреда городам за то, что те отложились к Митридату» (Memn. XXXV. 3)[120].

Вскоре прибыли послы от Митридата и сообщили, что он принимает все условия, но просит, чтобы у него не отбирали Пафлагонию, и с требованием о выдаче флота решительно не согласен (Plut. Sulla. 23). Об этом же сообщает и Аппиан, но он не знает про нежелание царя отдать корабли и говорит только про Пафлагонию (Арр. Mithr. 56). Логика Митридата понятна: Пафлагония была захвачена им задолго до начала Первой войны в 105 году до н. э. Царь считал, что его права гарантированы тем, что есть завещание пафлагонских царей о том, что его отец становился наследником Пафлагонии в связи с вымиранием их рода, т. е. она – тоже «наследственное царство». Римляне тогда проглотили этот захват. Почему теперь, спустя 15 лет, надо возвращаться к уже решенному вопросу? Непонятно, почему надо отдавать флот? Митридат предлагает «нулевой вариант»: он отдаст только то, что захватил после начала Первой войны, восстановит «статус кво».

Причем Пафлагония тревожила Митридата больше, чем 70 кораблей: Аппиан сообщает только об этом требовании. Были ли у царя шансы добиться своего? Кажется, были. Можно было затягивать переговоры – Сулле было дорого время. Можно было долго играть на противоречиях между Суллой и Фимбрией. И сам Митридат, и Сулла хорошо знают об этой альтернативе. Митридат говорит Сулле, что «получил бы гораздо больше для себя, если бы стал вести переговоры с другим вашим полководцем, Фимбрией» (Арр. Mithr. 56).

Сулла оправдывается перед своими офицерами, что «если бы Фимбрия и Митридат объединились против него, то воевать сразу с обоими было бы ему не по силам» (Plut. Sulla. 24). То есть даже такая альтернатива обсуждалась! Как известно, потом к Митридату перебежали фимбрианцы братья Магии (см. ниже) – то есть какие-то контакты у царя с офицерами Фимбрии были. Вместе с тем мир был заключен на условиях Суллы (хотя, как справедливо пишет Е.А. Молев, ни Рим, ни Понт полностью условия мира не выполнили[121]. Мир подписал Митридат, правомерно ли возлагать на Архелая ответственность за эту дипломатическую неудачу? Попытаемся еще раз внимательнее разобраться в том, что произошло…

Переговоры с понтийской стороны вели два человека: Митридат и Архелай. Царь и Посол. В этой ситуации разумнее всего будет сделать вид, что их позиции внешне не совпадают – можно играть на альтернативах, зондировать почву, отказываться от уже данных обещаний. Торговаться и тянуть время легче именно так. Кто должен быть более «жестким» и «непримиримым», а кто – более «мягким»? Это зависит от того, как были распределены роли. Иногда полезно, чтобы Посол был умереннее Царя, а глава государства мог проявить «неприступность». Иногда полезно, наоборот, Царю проявить «мудрое человеколюбие». Можно менять роли по ходу переговоров. Недопустимо только одно – самодеятельность Посла за спиной главы государства (Царя). Она может сорвать всю игру.

В реальных условиях заключения Дарданского мира Митридат был «жестким», а Архелай – «мягким». И здесь возникает вопрос: это была изначальная договоренность? Источники сообщают только о приказе Митридата заключить мир на «благоприятных условиях» (Арр. Mithr. 54). Естественно, благоприятных для Понта, а не Рима. Кажется, что, выполняя свою роль «мягкого переговорщика», Архелай пошел дальше, чем позволяли его полномочия. Аппиан сообщает, что уже после первого контакта с Суллой «Архелай тотчас же стал выводить гарнизоны отовсюду, а относительно остальных условий запросил царя» (Арр. Mithr. 55). Откуда и почему сразу началась эвакуация понтийских войск? Из главной базы оперирования – Халкиды? А зачем оттуда уходить, ведь, находясь в Халкиде, понтийцы сдерживают возможности Суллы двигаться в Македонию и Фракию? А если царь