Митридатовы войны - Леонид Анатольевич Наумов Страница 2

поняли, что под маской их друга и союзника скрывался обычный восточный деспот, который стремился установить свое господство в лице сатрапов, тиранов и прочих ставленников из собственного окружения. А после перенесения Митридатом военных действия в Европу и вовсе стало очевидно, что на первый план выдвигаются не привлекательные идеи объединения наследственных земель под властью монарха-филэллина, а заурядное стремление к территориальным захватам»[10]. Иными словами, в политике Митридата имело место механическим соединение двух линий, которое не могло быть прочным и долговечным. По сути С.Ю. Сапрыкин продолжает развивать мысль Карышковского об изменении социальной базы политики Митридата – правда, он делает акцент на роли не столько варваров Северного Причерноморья, сколько коренного населения Понтийского царства и военных поселенцах (см. ниже).

Правда, в последнем исследовании С.Ю. Сапрыкина наметился некоторый отход от концепции дуализма «эллинства» и «иранства». В работе «Религия и культы Понта» он пытается показать, что, «несмотря на то что понтийские Митридатиды позиционировали себя как наследники персидских царей… как преемники Ахеменидов… в идеологии Понтийского царства прослеживается отчетливая тенденция использовать именно греческие культы для провозглашения величия царей»[11]. По мнению историка, эта тенденция стала наиболее заметна именно при Митридате Евпаторе. Когда царь, «получивший эпитет “Дионис” и объявленный богом, находился на вершине власти, то почитание греческих богов вообще стало подавляющим»[12]. Кажется, что это шаг в сторону тезиса Шелова о преобладающем значении филлэллинского принципа в политике Митридата.

Несколько десятилетий продолжаются исследования Евгения Александровича Молева. В работе «Властитель Понта» автору удалось найти удачное сочетание научной глубины и доступности для широкого круга читателей[13]. Работа Молева построена на анализе событий военной истории – Митридатовых войн. Была ли обречена его борьба с Римом на неуспех изначально, или была возможной альтернатива? – задается вопросом Е.А. Молев и сам же отвечает на него: «Мощь римской республики была неизмеримо выше. А политика Рима на Востоке не оставляла Митридату выбора. Подчинение и превращение во второстепенного правителя, послушного исполнителя, каковыми уже стали его соседи, – вот была его перспектива, с одной стороны, и борьба за подлинную независимость своего государства – с другой. Он избрал последний путь. Но, поступи он иначе, он не был бы тем Митридатом, образ которого оказался столь привлекательным как для минувших, так и для нынешних поколений и который, именно благодаря этому своему выбору, навсегда останется в истории»[14].

Новые подходы к истории Митридатовых войн намечены в работах Кирилла Львовича Гуленкова. В его статьях[15] намечены ключевые точки, которые позволяют найти в событиях неожиданные, на первый взгляд, аспекты. Собранные вместе, они по сути формируют неожиданную концепцию и личности великого царя, и всей эпохи. Историк акцентирует внимание на том, что «Понтийское царство при Митридате VI Евпаторе по своему политическому устройству отличалось как от соседних с ним эллинистических государств Сирии, Пергама, так и от Парфии и Великой Армении. Социальной основой власти царя было не греческое население (как в других эллинистических государствах) и не могущество местной знати, а синтез этих двух начал»[16]. Гуленков ставит крайне интересную проблему – размеры и источники богатства Митридата. Хорошо известно, что царь считался обладателем огромного состояния[17], но как оно сформировалось? «При перечислении и анализе традиционных источников дохода выяснилось, что ни военная добыча, ни накопления предыдущих понтийских монархов, ни налоги не могли составить экстраординарного состояния Митридата VI Евпатора. Главный особо доходный источник был иным – это были торговые пошлины… В результате успешных военно-дипломатических действий Митридату VI Евпатору удалось создать большую державу, уникальное положение которой позволило ему стать «хозяином» всех транзитных торговых путей из Индии и Китая». По мнению исследователя, «монопольное» право Митридата VI Евпатора на обладание торговыми путями вытекало из его владения землями, по которым они проходили. Все возможные торговые пути, связывающие Восток и Запад, проходили через территорию Понтийского царства. Расширив пределы своей державы, Митридат VI Евпатор тем самым перехватил все торговые пути и стал своеобразным генеральным посредником между Востоком и Западом. Теперь ни один товар, провозимый с Востока на Запад (или наоборот), не мог миновать владений Митридата VI Евпатора.

Однако деньги сами не воюют – на смерть идут люди. История Митридатовых войн, на первый взгляд, кажется хорошо изученной темой, но это не совсем так. Военная история неотделима от детального анализа военно-политической ситуации, от изучения соотношения сил, планов сторон. И здесь мы сталкиваемся с большой трудностью: дело в том, что у античных авторов содержится подробная информация о численности понтийской армии, но цифры, которые они приводят, кажутся завышенными. С их точки зрения Митридат командует огромными полчищами варваров, которые терпят поражения от немногочисленных римских легионов. Правда ли это? На первый взгляд трудно проверить истинность этих сообщений. Даже если мы сомневаемся в них, исходя из логики и здравого смысла, – как узнать правду? Например, историки могут сомневаться, что у понтийского полководца Архелая при Херонее было 120 тыс. человек. Сомневаются, потому что трудно представить, как он разместил свои «полчища», каких размеров был лагерь, на какую длину должна была растянуться колонна на марше, где найти продовольствие, чтобы кормить эту армию, и т. п.? Сомнения могут быть обоснованы, но как узнать реальную численность понтийской армии? Допустим меньше 120 тыс., но сколько именно?

Е.А. Молев указывает, что накануне Первой войны у Митридата было 150 тысяч[18]. Численность армии Архелая при Херонее он определяет по Мемнону – в «60 000 человек. Из них 10 000 составляли всадники. Кроме того, в армии было 90 боевых колесниц»[19]. Накануне Третьей войны, пишет он, «общая численность его (Митридата. – Л.Н.) войска составила 140 000 пехотинцев и 16 000 всадников. Кроме того, в состав армии вошли 120 колесниц»[20]. Традиционных взглядов на численность армии Митридата придерживается и К.Л. Гуленков. Иногда авторы отдают предпочтение даже цифрам Аппиана[21].

Кажется все же, что отечественные историки понимают: цифры Аппиана и Плутарха завышены и вызывают сомнения, но других-то все равно нет. Около ста лет назад известный военный историк Ганс Дельбрюк пытался доказать, что ситуация выглядела совершенно иначе. С его точки зрения «возможно, что римляне не только качественно, но и количественно имели перевес»[22]. Дельбрюк даже убежден, что сражения при Херонее не было: «вероятно, все это сражение – плод фантазии»[23].

Аргументы его, на первый взгляд, просты: «Митридат был настолько умен, чтобы не выводить на поле сражения массы, которые требовали питания и не могли ничего дать взамен. Содержать же способных наемников много лет на военном положении слишком дорого – тем более что Митридат имел не только сухопутное войско, но и флот»[24]. Иными словами, знаменитый военный историк апеллирует к логике военной экономики. С его точки зрения, преувеличена численность и персидской армии Ксеркса, вторгшейся в Элладу, и армии Дария, сражавшейся с Александром Македонским.

Кроме того, он пытается применить к рассказам Аппиана и Плутарха методы литературного анализа и доказать, что «рассказы о войне Мария против кимвров и тевтонов и о войне Суллы против Митридата» похожи, как две капли воды. «Однотипность рассказов основана не на подражании, а на психологии. Чтобы усилить впечатление от славных подвигов, рассказчики затемняют основные исторические моменты и при разных полководцах в разных войнах выдвигают общие типы и картины, решительно похожие одни на другие; иногда только различаешь, что тут идет речь о грубом солдате Марии, там – об изнеженном аристократе Сулле; тут – о грубых сынах Севера, там – об азиатском царе Митридате»[25]. Что произошло на самом деле, мы не знаем и, по-видимому, не узнаем, считает Дельбрюк: «Как эта победа досталась, мы подробностей не знаем, так как описания ее не имеют большей цены».

Недавно исследователями была сделана еще одна попытка определить численность понтийской армии (правда, только в Первой войне)[26]. Сталкивая традиционную» точку зрения (Е.А. Молев, Н. Ломоури, С.Ю. Сапрыкин и др.) и «критическую»