Древний Египет - Борис Александрович Тураев Страница 18

чтение умерших. Мы можем составить себе представление о литературных вкусах и духовных запросах этого времени. Язык отличается грамматической правильностью, но высокопарен и искусствен, выражения изысканны иногда до невразумительности; это называлось «хорошей речью». Египтянина, пережившего треволнения переходного времени, видевшего крушение строя Древнего царства, казавшегося незыблемым, упадок заупокойных культов и социальные перевороты, волновали проблемы религиозного, политического, морального характера. Ответы на его искания мы находим во многочисленных памятниках, которые Гардинер считает занимающими то же место в египетской мысли и литературе, какое диалоги Платона имеют в греческой, причем иногда и здесь проведена диалогическая форма. Так, отягченный житейскими невзгодами и разочарованный в людях неудачник беседует со своим духом о самоубийстве, заупокойном культе, его необходимости или тщете, о превосходстве смерти над жизнью, ибо с богами быть лучше, чем с людьми. В похвалу смерти пели иногда и при погребальных пиршествах. «Я слышал песни, в которых возвеличивается земное и уничтожается загробное. Зачем это? Земля вечности праведна, истинна, чуждая ссор и вражды... Как велико благо соединиться с владыками вечности... и быть с глазу на глаз с богами, которым служил и которые готовы принять душу». В других случаях в подобных песнях высказываются неправоверные мысли о тщете загробных чаяний и советуется пользоваться жизнью и ее благами... Жрец-патриот беседует со своим сердцем о безотрадном положении отечества и ищет у него утешения... Какие-то мудрецы, выдавшие свои произведения за писания визирей Древнего царства Птахотепа и Кагемни, преподают молодому поколению, с разрешения царя, утилитарные правила хорошего тона, способные обеспечить благополучие, долголетие и благоволение начальства. Целый ряд интересных памятников изящной литературы представляет собой путешествия действительные или фантастические, волшебные сказки и т. п. Приключения вельможи Синухета в Азии среди бедуинов облечены в автобиографическую форму, сношения с Пунтом вызвали к жизни фантастический рассказ о потерпевшем в Индийском океане кораблекрушение и попавшем на остров, где царит благодетельный дух в виде огромного змия; воспоминание о древних эпохах отразились на сборнике волшебных сказок, объединенных, как в 1001 ночи и других аналогичных, литературной рамкой; скучающему Хеопсу их рассказывают по очереди его сыновья. Последняя сказка влагается в уста известного мудреца; она — уже сама действительность и повествует о рождении непосредственно от бога Ра первых царей будущей V династии, являющейся на смену роду Хеопса и особенно усердной в деле распространения культа своего небесного родоначальника. Процветала в это время и научная письменность, если только можно назвать наукой сборники добытых эмпирическим путем вычислений и задач в математике, рецептов — в медицине. До нас дошли медицинские и математические папирусы, частью писанные в эпоху Среднего царства, например, найденные в городе пирамиды Сенусерта в Кахуне у входа в Фаюм (московский математический задачник), частью — в более позднее время, но, несомненно, восходящие к этой же эпохе (например, лондонский математический папирус и лейпцигский медицинский папирус Эберса). Среди довольно примитивных математических вычислений нельзя не отметить довольно значительной точности в определении числа ?, в вычислении площади прямоугольных треугольников — участков поля, в определении объема усеченной пирамиды — эта задача уже была известна египетским математикам и решалась по той же формуле, что и теперь.

Если мы сравним надпись и изображения на стелах Джари (а также стелы из Нагады и Дра-Абуль-Негга, хранящихся в музее Флоренции) с памятником Тети, начавшего свою служебную карьеру в то же царствование, мы будем поражены быстрыми успехами, какие сделали фиванские мастера в столь короткий промежуток времени. Стелы Джари и другие поражают неумелостью и напоминают многие провинциальные произведения переходной эпохи с их безобразными и чуждыми каллиграфического расположения иероглифами, с их странными фигурами, нередко висящими в воздухе, с их нагромождением, как попало, изображаемых частностей. Но еще более нас поразит развитие фиванского искусства при Ментухотепах. В 1903–1908 гг. Навилль, производя раскопки в Дейр эль-Бахри и исследуя знаменитый храм царицы Хатшепсут, нашел рядом с ним другой храм, выстроенный Ментухотепом Небхепетра, также позади большого двора, с подобием террас, с частью, уходящей в массив горы. Хатшепсут, очевидно, во многом взяла его за образец, и мнение о том, будто у нее было стремление передать террасы Пунта, должно быть оставлено. Храм Ментухотепа— единственный дошедший до нас от эпохи Среднего царства, он представляет вообще в египетском искусстве своеобразное явление. «Ах-сут» — «Сияющий по месту» — так назывался этот храм, имевший заупокойное назначение, о чем свидетельствует уже пирамида, служившая определительным знаком его имени. Пирамида, или точнее, пирамидион (всего немногим более 22 м каждая сторона у основания) составляла и его центр. Большой двор в 110 м ширины вел к рампе, которая возводила на площадку, опирающуюся на колоннаду и окружающую с трех сторон заключенную в стены квадратную залу с тройным рядом колонн (со всех сторон, кроме восточной, где двойной ряд), среди которой стояла на высоком цоколе-мастабе небольшая пирамидка. Сзади залы обнаружены шесть заупокойных ниш, а за ними — гробницы жриц Хатхор, бывших и женами царя, быть может, вместе с ним погребенных, и для этой цели безвременно отправленных на тот свет. Наконец, еще далее на восток — еще двор, украшенный портиками и упиравшийся в скалу. Потайная подземная галерея, вход в которую находился далеко, вел в крипту — подземное святилище Ка покойного царя, где, может быть, находилась и его гробница. Стены за колоннами были украшены барельефами, изображавшими сцены заупокойного жертвоприношения, охот, царских побед над азиатами. Стены ниш царских жен изображали их и их приближенных, их саркофаги были украшены замечательными скульптурами, представляющими погребенных в обстановке земной жизни, за туалетом, среди домашних хозяйств и т. п. Все это поражает своим интересом; в художественном отношении оно не равноценно, но рядом с немногими пережитками фиванской примитивной наивности дает образцы замечательного прогресса, не уступающие лучшим произведениям XII и даже XVIII династии. В некоторых случаях мы можем говорить о влиянии на создателей этого замечательного памятника идей, вдохновлявших художников Древнего царства. Помещение пирамиды среди обширного двора как будто напоминает солнечные храмы V династии, а скульптуры — по подбору и характеру — как эти же, так и погребальные храмы царей V династии, но здесь соединены в одно храм и пирамида. Четырехугольные и многоугольные «протодорические» колонны были вообще распространены в эту эпоху. Скульптурные работы, может быть, принадлежат современнику царя, художнику Иртисену, от которого дошла до нас хранящаяся в Лувре надгробная плита, с довольно трудной для понимания надписью, в которой он уверяет, что он и его сын были первыми скульпторами своего времени. Таким образом, у нас есть и художественное имя от этой эпохи возрождения Египта и первого расцвета Фив. В