Олег Хлевнюк - Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры Страница 17

Первый заметный разлад в отношениях Сталина и партийных чиновников, поддержавших его в борьбе с «правыми», произошел в связи с началом коллективизации, когда Сталин переложил на региональных руководителей ответственность за свое собственное преступление, обвинив их в «головотяпстве» и «головокружении от успехов». Пережив невероятное напряжение нескольких месяцев коллективизации, погубив немало крестьянских жизней, партийные «активисты» оказались «козлами отпущения», что вызывало их возмущение. Несомненно, Сырцов знал о достаточно широком распространении таких настроений. Сам Сырцов однозначно заявлял, что считает главным виновником «перегибов» центр, что статья Сталина «Головокружение от успехов» была полезной, но неверной в том отношении, что Сталин угрожал «сделать кого-то ответственным за это дело (намеки на каких-то членов ЦК и ПБ, которые поощряли перегибы)»[135].

Критические настроения партийных функционеров среднего уровня, как это можно заключить из обстоятельств дела Сырцова-Ломинадзе, активизировались летом 1930 г. Это было связано, с одной стороны, с нарастанием социально-экономического кризиса, и с другой, — с разочаровывающими итогами XVI съезда ВКП(б). Съезд партии, впервые проведенный с нарушением уставных норм (съезд должен был состояться еще в 1929 г.), практически был превращен новым сталинским руководством в торжественную церемонию прославления Сталина и его политической линии. Сырцов открыто заявил о своем несогласии с этим курсом. В заявлении на имя Орджоникидзе 2 ноября 1930 г. он писал: «Я вместе с рядом товарищей разделял скептицизм и недоумение, что […] утверждается принцип непогрешимости руководства и авторитарного начала, не соответствующего задачам социалистического строительства […] Это казалось какой-то цепочкой в плане, задуманном замкнутой и замаскированной от партии группкой, которая собирается партию перевести на новые рельсы»[136]. Эти обвинения Сырцов старался подкрепить конкретными фактами, центральное место среди которых занимало его заявление о том, что Сталин и некоторые его сторонники монополизировали власть в Политбюро, фактически отстранив от руководства ряд других законных членов Политбюро: «Мне кажется, ненормальным является положение, при котором целый ряд решений Политбюро предрешается определенной группой. Я вполне понимаю, когда из нее исключается Рыков, как человек, допустивший правые ошибки и ведущий неправильную политическую линию. Но насколько я себе представляю, что в составе этой руководящей группы совершенно не участвуют и являются механическими членами Политбюро Куйбышев, Рудзутак, Калинин»[137], — говорил Сырцов.

Новому ужесточению внутрипартийного режима и укреплению единоличной власти Сталина Сырцов и его сторонники противопоставляли традиции «коллективного руководства» и внутрипартийного «демократизма», точнее говоря, некое идеальное мифическое представление об этом «демократизме». Так, основной причиной «перегибов» коллективизации и раскулачивания Сырцов объявил нарушение Сталиным «демократической» процедуры выработки и согласования решений — через пленумы ЦК. Эту идею о первенстве пленумов ЦК по отношению к лидеру партии Сырцов в своих заявлениях в ЦКК и на заседании 4 ноября настойчиво повторял несколько раз: «Я покушаюсь не на руководство, а на принцип непогрешимости руководства […] Я считаю, что партийная среда и пленумы, и актив имеют право это непогрешимое руководство поправлять, надо создать эти условия, потому что догма папской непогрешимости годится для других стран, но не для страны, строящей социализм»[138]; «Я считал, что по этому вопросу и по некоторым другим вопросам я должен буду в какой-то форме обратиться к пленуму ЦК потому, что я в свое время рассчитывал и имел уверенность насчет того, что роль пленумов, хотя бы в очень скромной мере, будет расти […]»[139].

Несомненно, Сырцов считал, что претензии Сталина на единоличное лидерство и игнорирование прав коллективных органов партии (точнее, прав партийных функционеров) могут быть самыми сильными пунктами обвинений против Сталина. Однако и Сталин, как видно из стенограммы заседания от 4 ноября 1930 г., понимал опасность таких заявлений. Несмотря на существенное укрепление своей власти, Сталин предпочитал оставаться в образе лояльного лидера, готового учитывать права партийного аппарата и «демократические» традиции большевизма. В связи с жалобами Сырцова о том, что ему не удавалось поговорить со Сталиным, состоялся такой диалог:

«Сырцов […] По всем вопросам, которые меня волновали, я пытался в той или иной форме говорить […] Я сговорился с тов. Сталиным поговорить по всем вопросам.

Сталин. Если бы Вы хотели, мы бы с Вами успели разов двадцать поговорить.

Сырцов. Сговорились мы с Вами, тов. Сталин!

Сталин. Вы не требовали этого разговора. Если бы вы требовали, то 3 дня мы бы говорили»[140].

Такая неуемная демонстрация «демократизма» выглядела столь нелепо, что при правке стенограммы последнюю фразу заменили более спокойным текстом: «Мы бы, наверняка, побеседовали с Вами по любому вопросу». Еще более характерен тот факт, что Сталин счел необходимым подробно объясниться по поводу заявлений Сырцова о фракционности в Политбюро. В своей речи на заседании 4 ноября он сразу же заявил, что секретных заседаний на бывшей квартире Цеткин не было, что он там лишь готовился к докладу для XVI съезда партии («вдали от телефонных звонков») и беседовал с отдельными членами Политбюро. «За период моей работы в этой квартире у меня побывали там по одному разу и в разное время Молотов, Калинин, Серго, Рудзутак, Микоян. Ни Каганович, ни Яковлев, ни Постышев, вопреки сообщению т. Сырцова, не бывали в этой квартире, никаких собраний не было и не могло быть на этой квартире. Встречались ли мы иногда, некоторые члены Политбюро? Да, встречались. Встречались главным образом в помещении ЦК. А что в этом плохого?»[141].

Продолжая игру, Сталин в конце заседания 4 ноября, после того как уже прозвучали радикальные предложения об исключении Сырцова и Ломинадзе из партии и фактически принято решение об их выведение из состава ЦК, сделал неожиданное «примиряющее» предложение:

«Сталин. Слушайте-ка, а если их в кандидаты ЦК перевести, не выйдет?

Косиор. Это новое что-то.

Сталин. Нельзя?

Председатель (Рудзутак. — О. X.). По-моему, мы не правомочны решать этот вопрос»[142].

При правке стенограммы эти фразы были вычеркнуты. Однако в любом случае они могут рассматриваться как свидетельство намерений Сталина выглядеть лояльным лидером. Благодаря осторожности и покоящейся на этой осторожности поддержке аппарата, Сталин победил своих соперников в Политбюро. В начале 1930 г. сталинская победа была материализована в политике «большого скачка», ввергшая страну в новые бедствия. Кризис, а также явное укрепление единоличного лидерства Сталина вызывал недовольство части партийных функционеров. Использование многократно применяемого в 1920-е годы механизма своеобразного арбитража ЦК было в этих условиях вероятным и единственно возможным способом очередной корректировки персональной конфигурации высшей власти. Дело Сырцова и Ломинадзе показало, что, по крайней мере, два влиятельных члена ЦК были сторонниками такого способа действий. Сколько единомышленников они реально имели или при определенных условиях могли иметь в ЦК мы уже никогда не узнаем. Во всяком случае, трудно поверить, что два опытных и хорошо информированных высокопоставленных чиновника решили просто так плыть против «политического течения». Нетрудно предположить, что они знали больше того, в чем признались на заседании 4 ноября.

Рассчитывая рано или поздно апеллировать к пленуму ЦК, Сырцов, Ломинадзе и их сторонники понимали, что им нужно будет представить некую программу. Однако поле маневра при ее составлении у новых оппозиционеров было достаточно ограниченным. С одной стороны, оно ограничивалось политическими взглядами членов группы и их предыдущим практическим опытом. Все они были скорее леваками, чем «правыми». Кроме того, они были активными участниками того ультралевого поворота «генеральной линии», который осуществлял Сталин в борьбе с «правыми». Достаточно напомнить, что именно Сырцов и его сторонники активно содействовали Сталину во время его знаменитой поездки в Сибирь в начале 1928 г., поездки, которая положила начало печально знаменитому «сибирскому методу» чрезвычайных заготовок хлеба[143]. Сырцов, кстати, подчеркивал этот факт в своих заявлениях в ЦКК. С другой стороны, Сырцов и Ломинадзе должны были учитывать то, что большинство членов ЦК были также глубоко вовлечены в практическую реализацию политики «большого скачка» и совершили многочисленные преступления (хотя вряд ли считали их преступлениями) во время коллективизации и «раскулачивания». Уже по одной этой причине большинство членов ЦК не могли сочувствовать лидерам «правого уклона».