Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - Стивен Коткин Страница 12

учёных, в большинстве своём политически индифферентных, но недовольных властью из-за ограничения доступа к информации (внутренней и в ещё большей степени — иностранной), контролируемой недалёкими политическими «надзирателями». Эта дилемма — развивать или тормозить обмен научной информацией — все более очевидно требовала решения, и в верхах периодически раздавались предложения смягчить цензуру. В ответ на них главный партийный идеолог брежневской поры М.А. Суслов (ещё в 1949-м, при Сталине, он вошёл в ЦК, а в 1955-м стал членом Политбюро) напоминал, что в Чехословакию всего через несколько месяцев после отмены цензуры пришлось вводить советские танки. А кто, добавлял Суслов, пошлёт танки в Советский Союз? В отдельных случаях ограничения удавалось смягчать, но для большинства учёных, как и для многих представителей культурной элиты, условием успешной карьеры оставалось членство в партии. Приём же их в партию позволял ещё более укреплять коммунистическую «вертикаль власти».

Партийный аппарат в союзных республиках обычно возглавлялся представителем титульной нации (с русским в качестве его заместителя) и пользовался некоторой автономией в обмен на сохранение лояльности Москве. Национальные проблемы действительно становились в республиках все более заметными (аналогичный процесс в странах Восточной Европы проявился в становлении здесь режимов «национального коммунизма»). Однако власть нигде не позволила национализму вытеснить официальную социалистическую идеологию, и ни в одной республике лояльность режиму не была поколеблена. Только в самой России (где, в отличие от остальных 14 республик, не было отдельной коммунистической партии) русские националисты иногда получали возможность публично критиковать марксизм-ленинизм и атеизм во имя сохранения дореволюционных памятников, русской души и окружающей среды[36]. Но и этому культурному национализму не позволяли превратиться в самостоятельную силу. В результате и в России, и за её пределами сепаратизм был слаб, а межнациональная солидарность — очень прочна. При этом она ещё более усиливалась пропагандой, русификацией с её карьерными возможностями, взаимозависимостью республик в системе планового хозяйства и большим количеством смешанных браков. Советский Союз, в котором доминировали русские и существовала масса национальных напряжений, вызывал возмущение у многих. И всё-таки он был не столько паровым котлом, готовым разрываться от кипения национальных страстей, сколько многоязычным и мультикультурным миром.

В общем, можно сказать, что советская система пыталась удовлетворить потребность людей в отдельных квартирах, тем самым создавая им некое личное, приватное пространство; давала им возможность получить образование, что усиливало не только приверженность людей системе, но и критический настрой по отношению к ней; и все шире использовала современные коммуникационные технологии, тем самым открывая дорогу западным ценностям. Власти сталкивались с обостряющимся противоречием между необходимостью развивать науку и желанием сохранить закрытость этой сферы по политическим причинам. Они были уже не в состоянии ни воодушевлять общество, особенно молодёжь, с помощью устаревшей модели героической мобилизации, ни смягчать растущие ожидания более благополучной жизни. Однако они могли опираться на чувство гордости за победу во Второй мировой войне и умело смешивать национализм с коммунизмом, сохраняя при этом цензуру. Все эти послевоенные тенденции сами по себе не были чем-то экстраординарным. Однако многие процессы за пределами СССР — экономический бум, потребительская революция, бурный рост массовой культуры и развитие демократии — делали их потенциально очень опасными.

Прямой доступ к западной действительности был открыт только для избранных представителей советской элиты. Не менее ограниченным был и доступ к предоставленным верхушке благам. Закрытые больницы, дома отдыха, магазины и школы были недоступны для обычных людей; даже горничные, обслуживавшие этот слой, как правило, работали на КГБ и давали подписку о неразглашении информации о своей работе. Социалистическая революция в России, начинавшаяся под знаменем радикального эгалитаризма, привела к созданию замкнутого привилегированного класса, озабоченного лишь собственной карьерой и добыванием выгодных должностей для своих отпрысков. Существование огромной и самодостаточной элиты стало самой большой и потенциально опасной проблемой послевоенного СССР.

Инвалиды в погоне за властью

На самом верху, там, где принимались решения, советская элита становилась все более старой и недееспособной. У Брежнева серьёзные проблемы со здоровьем впервые появились в 1968 году, во время чехословацкого кризиса, когда он стал принимать слишком много снотворного. Генсек упорно пытался склонить чехословацкое руководство к смене политического курса, но в конце концов прибег к помощи танков[37]. Во время этих событий у Брежнева началась бессонница, хотя в остальном он был достаточно здоров и производил на тех, кто общался с ним в конце 1960-х и в начале 1970-х, большое впечатление как способный политик. Однако в ноябре 1974 года он пережил серьёзный инсульт. Второй инсульт, после которого Брежнев некоторое время оставался в состоянии клинической смерти, случился в январе 1976 года. В том же году, накануне празднования его 70-летия, он перенёс несколько сердечных приступов. И в 1974-м, и в 1976-м появились намёки на возможную отставку генерального секретаря[38]. Однако вместо этого сплочённая брежневская клика лишь ещё более консолидировалась вокруг него, сохранив в своих руках руководство страной.

В 1977–1980 годах все те, кого Брежнев считал своими противниками, были отстранены от власти. Сам он добавил к должности Генерального секретаря ЦК пост Председателя Верховного Совета СССР. Во главе правительства оказался доверенный аппаратчик, Н.А. Тихонов, а министр обороны Д.Ф. Устинов и брежневский протеже на протяжении десятилетий К.У. Черненко стали членами Политбюро. Группировку в составе Устинова (оборона), Черненко (партаппарат) и Тихонова (экономика) поддерживали Ю.В. Андропов (КГБ), вечный Суслов (идеология) и ветеран А.А. Громыко (МИД). Сохраняя во главе страны немощного Брежнева, они пользовались в пределах своих ведомств безраздельной властью. Решая бесконечное количество возникавших в стране текущих проблем, эти люди не были настроены идти на серьёзные преобразования, особенно после болезненного чехословацкого опыта 1968 года. Да и нефтедоллары исправно пополняли кремлёвскую казну[39].

Как раз в то время, когда оформлялась брежневская группировка, гораздо более молодой Михаил Горбачёв, реализовав свои амбиции, ворвался в святая святых советской системы, но лишь для того, чтобы оказаться свидетелем её паралича. Брежнев, разваливающийся из-за атеросклероза и огромных доз снотворного, работал не более двух часов в день, а заседания Политбюро зачастую продолжались не более двадцати минут. Даже после того, как генсек начал пускать слюну во время телетрансляций, сплотившаяся вокруг него клика не предпринимала ничего, за исключением награждения больного очередными орденами (у Брежнева было больше наград, чем у всех предшествовавших советских лидеров вместе взятых, а количеством боевых орденов он превзошёл маршала Жукова). Между тем средний возраст советских руководителей перевалил за 70. В конце 1979 года крохотная правящая группировка втянула СССР в бесперспективную войну в Афганистане (формально с целью защитить поддерживавшийся Москвой афганский