Золотой Оклад или Живые Души. Книга чудес - Пётр Георгиевич Паламарчук Страница 10

…Нельзя сказать, что к нам везде относились по-свойски — как-никак присылала-то отнюдь не любезная власть; тем не менее трудно упомнить хотя бы единый случай откровенной злобы или пусть скрытого ее проявления. Ибо и при отобранных в шестидесятые годы ключах настоятели храмов, особенно сельских, вполне могли установить со своими бабульками толковые отношения — все здесь зависело от воли и общественного веса священника. Каждый управлялся по собственному разумению: кто просто махал рукою и «отправлял требы», а кто, по русскому хозяйскому обычаю, немедля распознаваемому деревней каким-то нутряным чутьем, становился во главе прихода благодаря совсем не бумажным полномочиям.

Шипулинский случай был, впрочем, исключением из общего правила. Но отнюдь не таинственным: просто спервоначала батюшка Валентин, привычный ко всякой внешней заразе, постарался спустить пришлых налетчиков на гнедых — выставил пару бутылок кагору. Сообразивши вскоре, что вино пьется, но опись все равно придется делать, он одновременно разобрал, что люди нагрянули невраждебные и даже верующие, — и тут уже сам стал помогать в разбирательстве, особенно при съемках в алтаре. Его, помимо всего, разобрало любопытство в отношении наиболее редких образцов церковного искусства.

Тем не менее ввечеру застолья избежать не удалось. Да и жалеть о том не было смысла.

Впечатление о том, что сам «батя» не противник рюмочки, благодаря чему хитроумные тетки крутят им как пожелают, оказалось вместе и правдивым и ложным. На поверку отец Валентин вышел чистейшею душой, хотя и не лишенной, как мы все, грешные, слабостей: поплутав в околичностях, он вдруг с размаху пустился в рассказы о том, что, собственно, и привело меня в эту истовую глухомань. И принялся повествовать о чудесах современного столетия, а именно про тот их разряд, который наиболее ему был близок, — обновление образов.

Этот его конек требует пояснения для покуда еще не широко осведомленного читателя. Впрочем, в нынешнем девяносто втором году один доброхот все-таки сумел поместить небольшую заметку на сей предмет в «Новом мире». В ней на основании предоставленных известным московским священником Александром Салтыковым редких книжек рассказано вкратце, что в ответ на обвальные гонения, постигшие православие в начале двадцатых годов, по российским деревням прокатилась целая волна чудес, когда почерневшие и закопченные иконы или даже купола церквей вдруг в одночасье становились сияющими будто небесным светом и совершенно чистыми.

Большевики назвали это «эпидемией» — так точно и сказано в нарочно изданной «для служебного пользования» в числе 130 штук судебной хронике, касающейся Новгородского уезда: дескать, «обновление икон начало поражать одну за другой деревни». Причем «вообше в ряде волостей обновилось столько икон, что подсчитать их точно при данных условиях является работой весьма трудной. Однако органами дознания обнаружено более 150 обновленных икон…»

Главное действующее лицо настоящих записок — Казанская Богоматерь — стала одной из основных героинь этой «болезни». Так, крестьянин Андрей Прокофьев из деревни Менюши Медведской волости однажды проснулся январской ночью от того, что весь его дом охватило сиянием. Выйдя утром в летнюю, пустующую при холодах избу, он увидал, что Казанская икона стала светла: риза и руки совершенно очистились от копоти. И получил за это законный срок отсидки.

В соседней деревне Овчинкино священник отец Василий Георгиевский отслужил перед другой обновившейся иконою Богоматери молебен, «чем способствовал укреплению в сознании граждан чудесных обновлений и дальнейшему развитию этого явления, то есть в преступлении, предусмотренном сг. ст. 16 и 120 У. К.».

Наиболее разительное действо произошло, по воспоминанию сочинителя заметки Сошинского, в Подмосковье. Ему поведал об этом священник со слов одного из членов «научной комиссии». В некой избе стал являться Казанский образ в тот именно час, когда пастух гнал мимо стадо; началось паломничество, и, конечно же, тут как тут скоропостижно явилась столичная правилка. Она отчетливо зафиксировала возникновенье изображения при звоне коровьих колокольчиков. И тут наиболее наученный выяснил: ранее стекло располагалось в киоте барского дома, ограбленного в революцию, там как раз была подобная икона, а испарения от лампады впечатали изображение в стекломассу, каковая и являет его при закате. Короче, забрали ее и разбили…

Мне самому довелось лишь читать об этом в тонкой книжице, переизданной за рубежом Русской Церковью и тоже посвященной явлениям именно двадцатых годов — времени перелома народной веры. Приставив нож к горлу, безбожие вместо крика о пощаде получило отклик в виде явлений любви горнего мира к дольнему.

А совершенно точно — и, кстати, списатель журнальной заметки понял это вполне правильно — прообразом этого сверхъестественного происшествия стало совсем уже явное чудо. Второго марта семнадцатого года, день в день вырванного с кровью у последнего покуда Государя отречения от престола, в царском селе Коломенское под Москвою была обретена Державная икона Богоматери, где Царица Небесная сидит на императорском троне в порфире на зеленой подкладке с короной на голове, имея в руках знаки царской власти — державу и скипетр. То есть с той поры верховное управление Руси находится именно у Богородицы.

Составитель той зарубежной книжки, впервые вышедшей в 25-м году в Харбине, отмечает, что многочастое обновление образов распространилось в особенности на юге России и вообще в местностях, дольше всего удерживавшихся белыми. В 1923-м в селе Гродекове под Владивостоком также обновилась девятичастная икона Вогородительницы, вслед за чем вскоре явилось туда ГПУ и распилило ее за «вредное воздействие на красноармейцев». В декабре того же года обновилась в Приморском крае другая икона Казанская, а 8 июля в Харьковской епархии Казанская Высочиновская.

Мне припомнилось, как замечательный старец Константин Сергеевич Родионов, двоюродный брат архиепископа Иоанна Шаховского, бывшего Сан-Францисского — он скончался, не дотянув лишь годка до столетия в 1991-м, — рассказывал незадолго до кончины, что он был самовидцем такого же чудотворения. В двадцатые годы ему довелось быть одним из основателей движения русской христианской молодежи; и вот как-то пришло поручение помочь гонимой братии Нового Афона.

Монастырь этот на Кавказе был тогда уже затворен; но в далекой горной местности Псху, куда и поныне можно добраться только вертолетом (почему и немцы в последнюю войну его единственно захватили за отрогом Большого Кавказского хребта при помощи десанта), имелась небольшая пустынька, куда благодаря отдаленности стеклись в конце двадцатых годов со всей страны наиболее ревностные иноки. А чтобы не досаждали далекие власти, они преобразовали на бумаге монастырь в товарищество по обработке земли.

Зря, впрочем, надеялись смиренные старцы на покой. Ведь не общежитие — то есть ту самую коммуну, от которой они