Человек, Бог и бессмертие. Размышления о развитии человечества - Джеймс Джордж Фрейзер Страница 70

CXL. Историческое изучение религии[110]

То, что историческое изучение религиозных верований, вне зависимости от вопроса об их истинности или ложности, интересно и поучительно, вряд ли сможет отрицать разумный и вдумчивый исследователь. Независимо от того, были ли они обоснованы или нет, эти верования оказали глубокое влияние на ход истории человечества; они послужили одними из самых мощных, стойких и далеко идущих мотивов действий; они преобразовали народы и изменили облик земного шара. Ни один человек, желающий охватить общую историю человечества, не может позволить себе пренебречь летописью религии. Если он пойдет на это, то неизбежно впадет в серьезнейшие заблуждения даже при изучении тех областей человеческой деятельности, которые на первый взгляд кажутся совершенно далекими от религиозных соображений.

Поэтому изучение развития теологических и вообще религиозных идей сквозь призму всего многообразия влияний, которые они оказывали на судьбы рода человеческого, до их истоков, всегда должно быть предметом первостепенной важности для историка, какой бы точки зрения он ни придерживался относительно их умозрительной истинности или этической ценности. Очевидно, что мы не можем оценить их этическую ценность до тех пор, пока не узнаем, каким образом они определяли поведение человека во благо или во зло: другими словами, мы не можем судить о нравственности религиозных верований, пока не изучим их историю. Факты должны быть известны, прежде чем выносить о них суждение: работа историка должна предшествовать работе моралиста. Даже вопрос о достоверности или истинности религиозных вероучений, пожалуй, не может быть полностью отделен от вопроса об их происхождении. Если, например, мы узнаем, что доктрины, которые мы приняли на веру из области традиции и предания, имеют близкие аналоги в варварских суевериях невежественных дикарей, мы не можем не подозревать, что наши собственные заветные доктрины могли возникнуть в аналогичных суевериях наших грубых предков; и это подозрение неизбежно подрывает доверие, с которым мы до сих пор относились к основам нашей веры. Сомнение, которое возникает в отношении нашего старого вероучения, возможно, нелогично, поскольку даже если мы обнаружим, что вероучение действительно возникло на основе суеверия (другими словами, что основания, на которых оно было впервые принято, были ложными и абсурдными), это открытие не опровергнет само верование, поскольку вполне возможно, что верование это может быть истинным, хотя основания, приводимые в его пользу, ложны и нелепы. Действительно, мы можем с большой долей вероятности утверждать, что множество человеческих убеждений, истинных самих по себе, принимались и защищались миллионами людей на основаниях, которые не выдерживают никакой научной критики. Например, если примитивные фантазии и жестокие обычаи дикарей, касающиеся жизни после смерти, заставят поверить в бессмертие, то мы, приверженцы этой веры, можем утешить себя тем, что вера не обязательно ложна, несмотря на то что некоторые из доводов, приводимых в ее пользу, несостоятельны, и поддерживалась она иногда отвратительными уловками самого пошлого самозванства, а практика, к которой она приводила, часто была в высшей степени не только нелепой, но и пагубной.

Таким образом, историческое исследование происхождения религиозных верований, строго говоря, не может признать недействительными, а тем более опровергнуть сами вероучения, хотя и может, и часто ослабляет доверие к ним. Ослабление религиозной веры в результате более пристального изучения ее истоков, несомненно, имеет большое значение для общества, поскольку оно построено и сцементировано в значительной степени на религиозном фундаменте, и невозможно ослабить цемент и поколебать фундамент, не подвергая опасности все здание. Добросовестный историк религии не будет скрывать опасности, связанной с его исследованиями, но тем не менее его долг – неуклонно продолжать научный труд. Что бы ни случилось, он должен установить факты, насколько это возможно; сделав это, он может оставить другим обременительную и деликатную задачу приведения новых знаний в соответствие с практическими потребностями человечества. Узкий путь к истине часто кажется темным и угрожающим, а силы путника имеют предел; но даже в самые темные и тяжелые времена он будет идти вперед, веря, если не зная, что этот путь приведет, наконец, к свету и покою; проще говоря, что между добром и истиной нет окончательной несовместимости.

CXLI. Движение мысли

Если теперь мы рассмотрим, с одной стороны, существенное сходство основных потребностей человека везде и во все времена, а с другой – большое различие между средствами, которые он использовал для их удовлетворения в разные эпохи, то, возможно, придем к выводу, что движение высшей мысли, насколько мы можем его проследить, в целом шло от магии через религию к науке. В магии человек полагается на свои силы, чтобы справиться с трудностями и опасностями, которые подстерегают его со всех сторон. Он верит в некий установленный порядок природы, на который он может рассчитывать и которым он может манипулировать в своих целях. Когда же он обнаруживает свою ошибку, когда он с горечью понимает, что и тот порядок природы, который он предполагал, и тот контроль, который, как он считал, он осуществляет над ней, были чисто воображаемыми, он перестает полагаться на свой разум и на свои собственные усилия, и смиренно отдает свою судьбу на милость неких великих невидимых существ за завесой природы, которым он теперь приписывает все те безграничные силы, которые он когда-то присваивал себе. Таким образом, в сознании людей магия постепенно вытесняется религией, которая объясняет последовательность природных явлений как регулируемую волей, страстью или капризом духовных существ, подобных человеку по образу, но значительно превосходящих его в силе.

Но с течением времени такое объяснение оказывается неудовлетворительным. Ведь оно предполагает, что последовательность природных событий не определяется неизменными законами, а в какой-то мере изменчива и нерегулярна, и это предположение не подтверждается более пристальным наблюдением. Напротив, чем внимательнее мы изучаем эту последовательность, тем больше поражаемся жесткому единообразию, строгой точности, с которой, где бы мы ни наблюдали за ними, происходят природные процессы. С каждым новым шагом в познании расширялось понимание вселенского порядка и соответственно ограничивалось количество кажущегося беспорядка в мире, и теперь мы готовы предвидеть, что даже там, где, казалось бы, еще царят случайность и неразбериха, более глубокое познание повсюду сведет мнимый хаос к реальному космосу. Таким образом, более зоркие умы, все еще стремящиеся к более глубокому раскрытию тайн мироздания, отказываются от религиозной теории природы как несостоятельной и возвращаются в определенной степени к более старой точке зрения магии, постулируя в явном виде то, что в магии предполагалось лишь косвенно, а именно: непреложную закономерность в порядке природных событий, которая, при внимательном наблюдении,