Биология в фокусе. Естественные отделения университетов Российской империи (1830–1900) - Екатерина Юрьевна Жарова Страница 27

Вернадский, например, видел «корень всех зол» именно в порядках устава 1863 г., который привел «к созданию не упругих и ученических планов, укоренившихся, к сожалению, в русских университетах»[311]. А Л. З. Мороховец напрямую высказывался о том, что именно устав 1863 г. привел к тому положению вещей, когда студенты не желали заниматься: «Устав 1863 года уже заставил студентов составить свою собственную программу прохождения курсов с разделением предметов на нужные и ненужные: одни из коих слушались, по другим прочитывалось кое-что, а по третьим студенты даже к экзаменам не готовились… Такого рода отношение настолько укоренилось в студенчестве, что было по наследству передано и новому уставу»[312].

Всколыхнувший профессорскую корпорацию пересмотр университетского устава в 1901 г. кончился тем, что материалы, полученные из университетов, поступили в специально созданную для их обсуждения комиссию[313], состоявшую из представителей МНП, других министерств и университетов, которая начала работу 30 сентября 1902 г. Впрочем, результата в виде введения предметной системы, которую в комиссии признали необходимой мерой для преобразования высшей школы, пришлось подождать.

Повторно вопрос о неотложных мерах по изменению ситуации в высшей школе возник во время Первой русской революции 1905 г. В 1905 г. «именным высочайшим указом 27 августа на обязанность и ответственность университетских советов возложены заботы о поддержании правильного хода учебной жизни»[314], согласно которому Советы выработали свои проекты мер о восстановлении правильного хода учебной жизни, среди которых в обязательном порядке присутствовал пункт о свободе обучения[315] и необходимости перехода к предметной системе[316]. Этот пункт содержали проекты уставов, выработанные в Московском[317] и Санкт-Петербургском[318] университетах в 1905 г.

Как объяснялось в постановлении Совета Московского университета, «существенная задача университетского преподавания заключается не только в том, чтобы сообщить студентам познания в избранных каждым из них отделах науки, но главным образом в том, чтобы пробудить в учащихся живой интерес к научной работе и, насколько возможно, познакомить их с приемами научного исследования. Поэтому необходимо поставить в университете на должную высоту преподавание специальных отделов науки, которыми студенты могли бы заниматься, по собственному выбору, под ближайшим руководством профессоров. Что касается курсов обязательных, или лучше основных, общих для всех студентов данного факультета или отделения, то они имеют своей главной целью сообщение основных познаний в данной области науки, необходимых для дальнейших более специальных занятий студента. Поэтому, в проверке на экзамене должны подлежать только основные отделы науки. Число таких общих курсов не должно быть слишком велико, чтобы как можно менее стеснять свободные занятия студентов»[319].

Физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета на волне революции пошел еще дальше – 9 декабря 1905 г. было принято постановление «О введении предметной системы»[320] (оно вошло в качестве приложения в проект устава университета). Всего факультет устанавливал восемь групп наук, пять из которых относились к естественному отделению: химия, минералогия и геология, биология (по зоологии, ботанике, физиологии животных, физиологии растений, анатомии с гистологией животных, палеонтологии, химии), география, агрономия. Это был единственный случай предложения специализации по анатомии и гистологии, который в итоге не был реализован ни в одном университете, в том числе Санкт-Петербургском.

Циркулировавшие в профессорской корпорации надежды на переход к предметной системе в связи с положением в стране и принятием «Временных правил 27 августа 1905 г.» получили дальнейшее развитие в министерстве графа И. И. Толстого, вступившего в должность министра в ноябре 1905 г. Уже в январе 1906 г. профессора всех университетов (ректор и по одному профессору от каждого факультета) собрались в Петербурге на совещание по университетской реформе, материалы которого были вскоре опубликованы[321]. Все профессора были разделены на четыре комиссии, в ведении которых были главные вопросы: об управлении университетами, о личном составе, об учащихся и о преподавании. В состав последней комиссии, в которой разгорелись споры о предметной системе, вошли профессор зоологии Петербургского университета В. М. Шимкевич, профессор зоологии Московского университета М. А. Мензбир, профессор терапии Варшавского университета В. В. Кудревецкий, профессор физиологии Харьковского университета В. Я. Данилевский, профессор терапии Новороссийского университета П. А. Вальтер, профессор сравнительного языкознания и санскрита Казанского университета А. И. Александров, профессор семитских языков Юрьевского университета А. М. фон Бульмеринг, профессор хирургии Юрьевского университета В. Г. Цеге-фон-Мательфель, профессор медицинской химии Томского университета Ф. К. Крюгер и профессор физики Университета святого Владимира Г. Г. Де-Метц, под председательством В. М. Шимкевича.

На заседании комиссии Г. Г. Де Метц, чей взгляд на введение предметной системы уже приводился, указывал, что проект устава, рассматриваемый комиссией, совершенно не определяет точно, что такое предметная система, которая при установлении многопредметности в преподавании принесет только вред. В связи с этим он предлагал установить небольшие циклы наук[322]. Профессор истории Юрьевского университета А. Н. Ясинский вообще считал, что без индивидуализации научной работы (что не было предусмотрено в проекте) предметная система невозможна, а основная проблема курсовой системы решится, если дозволить студентам сдавать проваленный экзамен вторично, без потери года. Он говорил о том, что при государственных нуждах на выпуск специалистов индивидуализация вообще невозможна, да и русские студенты в массе своей все равно не способны самостоятельно выработать правильный план учения, поэтому будут вынуждены использовать факультетские планы. Чтобы решить этот вопрос, он предлагал заменить все статьи о преподавании одной статьей из устава Дерптского университета 1865 г.: «Постановления об учебных курсах излагаются в особых правилах, составленных факультетами»[323], таким образом предоставив каждому университету самостоятельно решать, какая система ему больше подходит. Этого же мнения придерживался профессор математики Харьковского университета В. А. Стеклов. А ректор Московского университета А. А. Мануилов, обратив внимание на то, что одним из главных вопросов является вопрос автономии университетов, считал, что при автономии решение о введении или неведении предметной системы необходимо передать университетам, так как «преподавание – дело живое».

Профессор математики Варшавского университета Г. Ф. Вороной подчеркивал, что «интересы преподавания могут быть одинаково обеспечены как при курсовой системе, так и при предметной. Разница только в том, что курсовая система делает больше удобств для согласования чтения лекций с экзаменами. С этой точки зрения введение предметной системы доставит много забот и лишних хлопот профессорам и деканам. Предметная система вводится потому, что этого добиваются с давних пор студенты, которые понимают предметную систему не совсем так, как ее понимают обыкновенно профессора. Следует предоставить факультетам возможность постепенно перейти от курсовой системы к предметной, в зависимости от запросов и условий университетской жизни»[324].

В итоге большинство