В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик Страница 16

Дневники

Рискну сказать банальность, но ведение дневниковых записей в экспедициях – вещь архиважная. Проверено личным опытом. Разумеется, этот сезон не был исключением.

На маршрутах и в лагере мы постоянно пользовались компактными полевыми дневниками в коленкоровых переплетах, выпущенными Академией наук СССР. Эти дневнички – фактически записные книжки, легко умещающиеся в кармане энцефалитки или штормовки, – хорошо продуманы: прочная обложка с кармашками на форзацах, крепкий переплет, разлинованные и чистые страницы, миллиметровка и калька с перфорацией вдоль корешка. Можно записывать, зарисовывать и чертить все что угодно: данные учетов животных, строение, расположение и параметры гнезд, нор и следов, наброски любых объектов и почти любые промеры, карты, планы маршрутов. Вперемешку можно вносить и хозяйственную информацию, производить расчеты. Традиционно записи и рисунки делаются простым карандашом – чтобы не расплывались, не смывались и читались, если страницы размокнут.

Однако, помимо сиюминутной, часто неструктурированной фактологической информации, оседающей в полевых записных книжках и иногда поднимаемой для научных статей лишь годы спустя, в каждой экспедиции напрашиваются на бумагу и какие-то обобщающие строки, касающиеся наблюдений природы, особенностей быта, личных ощущений. Еще мой первый научный наставник Владимир Трофимович Бутьев приучал меня описывать впечатления каждого дня в стационарном дневнике. Хотя бы вкратце – на одной-двух страничках общей тетради формата примерно в две записные книжки, выкраивая время перед сном.

В том же крупноформатном дневнике удобнее вести и общий (или личный) фаунистический список с колонками по дням, фиксируя конкретную информацию по каждому виду птиц (сколько, в каких местах, на каких маршрутах и кем отмечен) либо указывая авторскую оценку обилия и статуса (редок, обычен, поет, гнездится и т. п.). Уже одно заполнение растущего день ото дня списка может занять уйму времени и сил, а тут еще описание целого дня! Но читаешь книги знаменитых естествоиспытателей, того же Арсеньева, – все они вели итоговые записи по вечерам.

Сначала добавочная писанина шла у меня туго. Тяжело было сосредоточиться, выделить основные события или особо впечатляющие моменты, оформить в виде связного текста на более-менее литературном языке. Особенно когда наваливается усталость, слипаются глаза, тусклый свет керосинки или фонарика едва разгоняет тьму, а соратники уже сладко спят вокруг. Нарастало раздражение – я же прекрасно помню, что сегодня произошло, неужели забуду в будущем?

Потом втянулся, стало легче, хотя то и дело обнаруживал себя спящим, носом в раскрытых страницах, а все более корявые строчки вдруг обрывались безвольной чертой, пересекающей сверху вниз еще не заполненное поле (до сих пор такое случается). Ежедневное писание путевого дневника постепенно стало неосознанной потребностью. Сейчас я испытываю буквально физический дискомфорт, когда по разным причинам приходится пропускать день-другой-третий. Мозг подспудно начинает перебирать, как бы чего не забыть. И все равно потом, когда наверстываешь, лихорадочно описывая пропущенные дни, неизбежно упускаешь что-то важное. Тексты становятся более сжатыми, менее информативными и эмоциональными, в результате экономии времени начинает проступать телеграфный стиль. В том-то и фишка стационарного экспедиционного дневника – он требует определенного вдохновения и ежедневных жертв!

Разнокалиберные томики путевых дневников из разных уголков России и мира (количеством уже за 15, в среднем один на два-три года) выстроились у меня на полке. Может быть, это самая важная для меня ценность – документальные сгустки отрезков жизни и времени. Особенно учитывая, что в полях жизнь гораздо интенсивнее на события и время как бы растягивается: вернешься после месячного отсутствия – для тебя прошла целая эпоха, а на работе минули обычные будни, и дома ничего не изменилось, будто вчера уехал.

Память и впрямь оказалась штукой избирательной – причудливо тасует события и даты, видоизменяет, переставляет, растягивает, сжимает, начисто вырезает! В процессе написания научных статей, сочинения научно-популярных, а то и художественных текстов постоянно ныряешь в письменные первоисточники, восстанавливая подлинную картину. Порой удивляешься (ах вот как это было!), снова и снова испытываешь забытые чувства и переживаешь давно минувшие события. Несколько скупых строк рождают ворох воспоминаний. Неожиданно всплывают и не описанные в дневнике истории, как будто они случились вчера! И очень жалко те первые экспедиции, когда я еще не вел постоянные записи, – остались только общая канва и несколько ярких эпизодов, за последовательность которых я уже не поручусь. Увы, тут уж ничего не поделаешь!

Ну и, понятно, без бикинских дневников не было бы этой книги…

Уже не первый год мы с Костей практиковали учеты «просыпающихся птиц» – фиксировали очередность вступления разных пернатых певцов в общий ансамбль, начиная от первого солиста еще в ночной темноте до наиболее мощного хора в семь-восемь утра. Потом вокалисты начинают по одному замолкать, приступая к иным занятиям, и звуковой фон постепенно становится беднее. Конечно, многое зависит от погоды, хода весны, календарных дат и прочего.

Несмотря на то что этот учет проводится не выходя из лагеря и далеко не каждый день, конечно, тяжеловато бывает подниматься еще в кромешной тьме. Обычно «счастливчик» совмещает учет с утренним дежурством – разжигает костер, готовит завтрак. К счастью, бассейн Бикина находится не в высоких широтах, белых ночей здесь не бывает, светает относительно поздно, не рано просыпаются и птицы (не считая ночных певцов). Главное тут – не задремать случайно посередине учета, когда в птичьем хоре долго не случается перемен.

На ранний звонок будильника реагируют далеко не все. Для того чтобы проснуться к нужному времени, орнитологи иногда заводят «гидробудильник», выпивая вечером определенное количество чая. Но рассчитать необходимую дозу жидкости бывает трудно, многое зависит и от температуры, погодных условий, степени усталости. Самый досадный сбой метода случается, когда исследователь покидает объятия Морфея и, не в силах терпеть, выскакивает «до ветру» еще кромешной ночью. А потом дремлет вполглаза, дожидаясь срока.

Невзирая на подъемы чуть свет, люблю я этот учет! Сон у меня здоровый – когда надо крепкий, когда надо чуткий. Я быстро приспосабливаюсь к смене часовых поясов и легко просыпаюсь, настраивая «внутренний будильник» на нужное время. Если не случается хронического недосыпа, конечно. В нынешней экспедиции, экономя батарейки для фонарика (докупать негде!), я старался заниматься таксидермией и дневниковыми записями при дневном свете. Хотя, конечно, случались и ночные бдения с максимальным использованием света костра и полной луны.

В конце мая на Зевинском плато первыми запевали пятнистый сверчок и соловей-свистун (в 4:15 по моим записям одного из предутренних