Прима - Мэгги Райан Страница 9

начал я, не обращая внимания на то, что она считает меня сумасшедшим. Я изо всех сил старался не показывать ботаника, любителя фактов и истории, но сейчас, похоже, настал подходящий момент для этого. — Несколько сотен лет назад тибетские монахи вскоре подверглись нападению бирманской армии. Их гордостью и радостью была чистая золотая статуя Будды, и они хотели ее защитить. Поэтому, зная, что не смогут отбиться от превосходящей их по численности армии, они обмазали Будду глиной, чтобы скрыть его ценность. Все монахи погибли во время нападения, а глиняный Будда, ничего не стоящий в глазах захватчиков, остался. Только в 1957 году кто-то заметил трещину в старом глиняном Будде. Из грязной, темной трещины пробился золотистый свет, показавший, что под поверхностью находится еще очень многое. Когда они откололи всю грязь, то обнаружили статую из чистого золота — бесценную статую. — Я сделал паузу, чтобы перевести дух и проверить, не потерял ли я Клару в своем рассказе. Когда я увидел, что она по-прежнему полностью владеет моим вниманием, я добавил: — Я думаю, что ты и есть тот самый Золотой Будда. Я вижу золотой свет в трещинах, из которых когда-то просачивались демоны. Под всей этой грязью скрывается бесценная прима-балерина.

Она пристально смотрела на меня, изучая мое лицо. Может быть, искала искренности? Но она не стала спорить или опровергать мои слова. Она просто молча смотрела на меня.

— Итак, я хочу сказать, — продолжал я, — что годы грязи, налипшей на тебя, не меняют того, что действительно находится под тобой. Нужно просто отколупывать глину. — Я пожал плечами и усмехнулся. — Я хочу сказать, что балет Волкова, мой брат Юрий как твой хореограф и я поможем тебе в этом. Я действительно думаю, что мы сможем сделать из тебя ту танцовщицу, которой ты когда-то была. — Когда она все еще выглядела неубежденной, я сказал со всей искренностью, на которую был способен. — Клара, я вижу прекрасную балерину, купающуюся в этом золотом свете. Клянусь тебе, что это так.

Она улыбнулась мне до умопомрачения и долго смотрела мне в глаза. — Это прекрасная история, но я не знаю, какое отношение она имеет ко мне или к тому, что ты хочешь от меня услышать.

Я хочу, чтобы ты, блядь, сказала "да"! Мне хотелось закричать, но я этого не сделал.

Я заставил себя сохранять спокойствие и самообладание, даже сменив тактику. — Ну, если ты решишь, что хочешь прекратить посещать вечеринку жалости, которая, как ты, похоже, чертовски уверена, является всем весельем, которое тебе позволено иметь до конца жизни, приходи и присоединяйся ко мне. Я буду в офисе, когда ты примешь душ и переоденешься. Тогда и подпишешь контракт. — Я начал удаляться, но остановился, чтобы добавить: — Но, Клара, я не собираюсь умолять и давить на тебя. Это твоя жизнь и твой выбор. — Я хотел добавить: "Не просри его", но сдержался.

В этот момент я развернулся и пошел прочь, пока не успел потеряться в ее взгляде. Я надеялся, что сказал достаточно, и она согласится на мое предложение, подойдя в кабинет.

Теперь мне оставалось только ждать. Ждать ту, кто, как я надеялся, станет моей прима-балериной.

5

Клара

Я знала, что, когда я шла за кулисы переодеваться, на моем лице была улыбка, как бы я ни старалась ее скрыть. Я изо всех сил старалась казаться бесстрастной, но роль мисс Спокойствие, Хладнокровие и Собранность никогда не удавалась мне. Я все еще пыталась осмыслить тот факт, что Алек сообщил мне, что я принята в балет Волкова на должность главной балерины, и я не знала, что и думать. Я пришла на прослушивание не с целью получить контракт.

Честно говоря, я вообще не знала, зачем пришла.

Протиснувшись в дверь большой гримерки, я услышала голос этого назойливого чертенка.

Итак, ты пришла, потому что ты… что? Была поблизости? Нуждалась в физической нагрузке? Будь серьезной, подруга. Ты пришла, потому что этот человек нажал на твои кнопки, и ты хотела доказать, что у тебя еще есть способности. Ври всем остальным, но не себе.

Я огляделась по сторонам и увидела имена на шкафах, в которых стояли корзины и различные предметы одежды. Не желая посягать на чье-либо личное пространство, я продолжила свой путь через комнату, когда увидела, что дверь открылась и из нее вышли две танцовщицы с полотенцами, обернутыми вокруг их тел, а другие — вокруг их волос.

Схватив полотенце со стола, я проскочила в душевую, где обнаружила несколько занавесок, уже задернутых на кабинках, и пар, клубящийся под потолком от горячей воды, бьющей по больному телу. Пройдя налево, я нашла свободную кабинку вдоль наружной стены, бросила сумку на свободную скамейку и, расстегнув молнию, достала из нее косметичку с туалетными принадлежностями. Положив ее на пол, я стала быстро раздеваться: скромность — одна из первых вещей, которую узнает танцовщица, — не была роскошью, которую можно позволить себе, когда выступления требуют быстрой смены костюмов. Повесив полотенце на крючок, я достала из косметички флакон с шампунем, закрыла довольно хлипкую занавеску и включила кран.

Опустившись под горячие брызги, я постаралась не обращать внимания на то, что обвинения оказались правдивыми. Мне было неприятно, когда Алек сказал, что кто-то помоложе может танцевать вокруг меня. Но, честно говоря, я не придала значения этим насмешкам, как только вышла на сцену. Не знаю, что это говорит обо мне, но как только зазвучала музыка, я погрузилась в волшебство танца, совершенно не обращая внимания на окружающих.

Только когда прозвучала последняя нота, когда мои ноги без звука приземлились на дубовый пол, я вернулась в реальный мир. Впервые за много лет на лицах окружающих меня людей не было выражения насмешки над несчастной танцовщицей, упавшей с пьедестала. Конечно, я не видела того ликования, к которому привыкла, будучи ведущей в одной из лучших трупп мира, но в глазах конкурентов я видела благоговение, смешанное с завистью.

Налив на ладонь щедрую порцию шампуня, я стала втирать его в волосы. Немного отстранившись от брызг, вода перестала заглушать мой слух, и до меня донесся тихий шепот.

— Ты можешь себе представить, чтобы Юрий позволил ей участвовать? После того, что она сделала? Да она же обманщица!

Кто-то явно злословил в мой адрес, чего, собственно, и следовало ожидать, но мне было больно. Мне казалось неважным, что я так много работала над собой, чтобы стать лучше. Никто этого не замечал. Они видели во мне того же человека, которым