Разрушь меня - Бьянка Коул Страница 8

— Возьми себя в руки, — бормочу я. — Он просто еще один богатый мудак, который думает, что ему принадлежит весь мир.

Но теплота его большого пальца на моей губе говорит об обратном. Я все еще чувствую запах его одеколона и электрический разряд между нами. Все мое тело гудит от осознания, и я ненавижу себя за это.

— Это именно то, чего он хочет. — Я выпрямляюсь, разглаживая платье. — Он привык, что люди падают к его ногам, падают в обморок от его идеальных костюмов и этого дурацкого акцента.

Боже, что со мной не так? Я и раньше имела дело с влиятельными мужчинами. Половина моей работы — болтать с титулованными коллекционерами, которые думают, что их банковские счета делают их неотразимыми.

Но Дмитрий... он другой. Он не просто хочет обладать искусством или статусом. Он хочет обладать людьми. Владеть ими полностью. Я видела, как сотрудники его компании смотрят на него со страхом и преданностью.

— И ты ведешь себя точно так же, как они, — ругаю я свое отражение в окне. — Становишься слабой из-за нескольких пристальных взглядов и нескольких рассчитанных прикосновений.

Мои щеки покрываются краской, когда я вспоминаю, как близко он стоял и как потемнели его глаза, когда я призналась, что напугана. Вероятно, ему это нравилось, когда очередная глупая женщина дрожала у его ног.

Я беру свежий стакан воды и залпом осушаю его. Прохладная жидкость помогает прояснить мою голову, но не смывает затяжной жар под кожей.

— Высокомерный, манипулирующий ублюдок, — шепчу я, но словам не хватает убежденности. Потому что в глубине души, в тех местах, которые я не хочу исследовать, я знаю, что на меня влияет не только его высокомерие. Это проблески чего-то честного под этой идеально контролируемой внешностью.

Глава 6

ТАШ

Я захлопываю очередную папку, разочарование нарастает, пока я в сотый раз просматриваю документы о приобретении Петрова. Опасения совета по поводу политической нестабильности обоснованы. Тем не менее, этой коллекции место в музее, а не в частном хранилище какого-нибудь олигарха.

Стук дорогих туфель по мрамору заставляет меня поднять глаза. Дмитрий стоит в дверях моего кабинета, его костюм, как всегда, безупречен, несмотря на поздний час.

— Музей закрылся два часа назад. — Я не пытаюсь скрыть свое раздражение.

— Но ты здесь. — Он заходит внутрь без приглашения. — Все еще сражаешься за наследие Петрова.

— Кто-то должен сохранять историю искусства, а не копить ее для частных коллекций.

Его губы кривятся. — Ты думаешь, дело в этом? Частные коллекционеры против публичного доступа?

— Разве нет? — Я встаю, собирая разбросанные бумаги. — Твои «опасения» на заседании правления были кристально ясны.

— Я беспокоился о том, чтобы уберечь музей от международного инцидента. — Он подходит ближе и берет в руки одну из фотографий из коллекции. — Связи семьи Петровых с определенными политическими деятелями делают это приобретение сложным…

— Искусство не должно быть политическим.

— Все связано с политикой. — Его тон становится более резким. — Особенно российские артефакты стоимостью в двенадцать миллионов долларов в условиях нынешней напряженности.

Я выхватываю фотографию у него из рук. — Значит, мы позволяем бесценным вещам пропадать, потому что боимся взъерошить перья?

— Нет. — Он хватает меня за запястье, его большой палец прижимается к учащающемуся пульсу. — Мы найдем другой способ заполучить их. Такой, который не подвергнет музей риску.

— Каким способом?

В его глазах мелькает что-то опасное. — Позволь мне вести переговоры. У меня есть... связи, которые могут все уладить.

— Зачем тебе помогать? — Я высвобождаю руку, не обращая внимания на то, как горит моя кожа в том месте, где он прикоснулся ко мне.

— Возможно, мне нравится смотреть, как ты борешься за то, чего хочешь. — Он поправляет манжеты. — Даже когда ты борешься со мной.

— Независимость куратора означает принятие решений на основе художественных и исторических достоинств, а не политических соображений. — Я обхожу свой стол, увеличивая расстояние между нами. — В тот момент, когда мы позволяем внешним влияниям диктовать наши приобретения...

— Внешние влияния уже все диктуют. — Голос Дмитрия раздражающе спокоен. — Ты думаешь, у ваших нынешних спонсоров нет планов?

— Это другое.

— Правда? — Он следит за моими движениями, подстраиваясь под каждый шаг. — Потому что они соответствуют твоему мировоззрению?

— Потому что они адне угрожают репутации музея!

— Нет? — В его смехе нет юмора. — Состояние семьи Ричардсон было получено от кровавых алмазов. Уэстон Грант? Отмывание денег. Твои высокие моральные устои построены на зыбучих песках, Наташа.

Я поворачиваюсь к нему лицом. — Тогда зачем ты на самом деле здесь? Рассказать мне о коррупции, существование которой я уже знаю?

— Я здесь, потому что... — Он сокращает расстояние между нами, прижимая меня к стене. — Потому что ты очаровываешь меня. Твоя страсть. Твой вызов. То, как ты притворяешься, что мое присутствие тебя не трогает.

У меня перехватывает дыхание. — Это не так.

— Нет? — Его рука легко, как перышко, касается моего бедра. — Твой пульс говорит об обратном.

— Дмитрий... — Предупреждение в моем голосе звучит слабо даже для меня.

Его пальцы скользят вверх по моей руке, оставляя за собой огонь. Он наклоняется ближе, его дыхание обжигает мою шею. — Скажи мне остановиться.

Я не могу подобрать слов. Меня окружает его аромат — дорогой одеколон и чистый мужской мускус. Его губы нависают прямо над моими, и я чувствую, что качаюсь вперед…

— Мисс Блэквуд? — Луч фонарика прорезает темноту. — Здесь все в порядке?

Я отстраняюсь от Дмитрия, когда в дверях появляется Карл, ночной охранник.

— Прекрасно, — выдавливаю я, поправляя блузку. — Мистер Иванов как раз уходил.

Глаза Дмитрия не отрываются от моих, когда он отступает. — Мы продолжим этот разговор в другой раз.

Я прислоняюсь к стене своего кабинета после ухода Дмитрия, мои ноги дрожат. Этот последний взгляд, который он бросил на меня — я никогда раньше не видела, чтобы его идеальный контроль давал такую трещину. Его глаза были темными и голодными. То, как вспыхнули его глаза, когда он отстранился...

Дорога домой проходит как в тумане. Я не могу перестать прокручивать в голове момент, когда его тело прижимает мое к стене, тепло его дыхания на моей шее и потребность в его голосе, когда он попросил меня сказать ему остановиться.

В моей квартире кажется слишком тихо, слишком пусто. Я снимаю одежду и вхожу в обжигающий душ, пытаясь смыть затяжное ощущение его прикосновений. Это не помогает. Вода стекает по моему телу, и все, о чем я могу думать, это о его пальцах, скользящих