Мой кавказский отчим - Нина Северова Страница 8

Девочки из универа всегда странно на меня смотрели из-за того, что у меня такая работа. Мол, есть «приличные места», но что в моем деле неприличного, я так и не поняла. Только Нарифат, моя самая близкая подруга, никогда не осуждала, а наоборот поддерживала. Она тоже выросла в большой семье, где все друг друга любят. Её родители — прекрасные люди, мы все очень хорошо общаемся. И Нари единственная, кто разделяет со мной трепетное отношение к семье и общему делу. Знаю, что не у всех такие родители, поэтому, я не обижаюсь.

Долго ворочаюсь перед сном. Прокручиваю уходящий день. Я вижу Марину четвёртый раз в жизни. Не могу называть её мамой, потому что она таковой не является. И не понимаю, почему она сейчас так настаивает на общении? Раньше же было плевать.

Но это отходит на второй план, потому что Аслан так или иначе всплывает перед глазами. Высокий красивый мужчина. И борода ему к лицу. Наверное, у него много поклонниц. И ты теперь одна из них. Но, думаю, что таких мужчин в целом невозможно не заметить. Он слишком выделяется на фоне других. Даже в сравнении со своим отцом и братом, Аслан будто более хищный.

Фу, Софа, нельзя думать в таком ключе о чужом мужчине. Во-первых, он практически муж моей биологической матери. Во-вторых, он намного старше. В-третьих… почему он тогда так смотрел на меня? Будто бы есть во мне интерес…

Да нет, бред. Где он и где я. О какой заинтересованности может быть речь, я всё придумала. Да, это точно.

Глава 8

София

— Захвати джем из кладовки, отвези Нарифат, — мама провожает меня к двери.

— Взяла, и малиновое варенье тоже, она любит.

— Привет передавай, — поправляет капюшон на моей толстовке.

— Конечно, вернусь домой, как обычно, — целую маму в щеку и выхожу на улицу.

Нарифат приболела и я хочу отвезти ей немного вкусняшек, порадовать. Три года назад она сильно болела ковидом и сейчас любая простуда сразу к ней цепляется. Иммунитет до сих пор не может восстановиться нормально. Поэтому подруга осень и весну то с насморком, то с больным горлом, то с бронхитом.

Сажусь в теплую машину, немного потряхивает от перемены температуры. На улице сегодня мерзко, холодно, дождливо и пасмурно.

Доезжаю до особняка подруги за сорок минут. Они живут при выезде из города, если попасть в час пик, то можно ехать часами. Меня сразу пропускают охранники, здороваются и не спрашивают ничего лишнего. Помогают припарковаться, относят пакеты в дом. Всегда чувствую себя неуютно от этого. Дядя Ахмад большой бизнесмен и тут всё очень дорогое, богатое и изысканное. И иногда мне кажется, что я тут как белое пятно. Но мне всегда здесь рады и это искренне.

— Софа, дорогая, — дядя Ахмад встречает меня на первом этаже, — Здравствуй. Как ты?

— Здравствуйте, всё хорошо. Привезла Нари джем и варенье, — достаю из пакета банки, — Как у вас дела?

— Вижу вас и сразу всё становится хорошо. Нарифат у себя, ингаляцию очередную делает, — мужчина целует меня в лоб и выходит из дома.

Мы дружим с Нари со второго класса и можно сказать, стали сёстрами. Дядя Ахмад довольно консервативный человек. Очень чтит свои традиции, и всегда воспитывал Нари и ее братьев в строгости. Конечно, у подруги в некоторых вопросах были послабления, потому что она девочка. Но всё равно, было много ограничений и запретов.

Например, Нарифат не могла и не может общаться с некоторыми девочками, потому что её отец против. Но он никогда не препятствовал нашей дружбе, возможно, потому что мы прямо с детства и начали общаться. Выросли на его глазах, поэтому и считает меня своей дочерью. И часто говорит: «Софа, ты дочь этого дома».

Поднимаюсь на второй этаж по широкой белой лестнице. Комната Нари в самом конце коридора. Стучу, приоткрываю. Подруга сидит на диване и дышит в ингалятор.

— Привет, болявочка, — прохожу.

— Привет, ещё две минуты, — показывает рукой на таймер в телефоне.

Ставлю пакет на письменный стол, прохожу в ванную. Всё блестит и сияет. Здесь всегда такой яркий свет, что каждый раз я морщусь от резкости. Белоснежная ванная комната, с золотыми вставками везде, где это возможно. Мою руки и возвращаюсь.

— Как самочувствие? — сажусь в кресло.

— Голова раскалывается, нос забит. После ингаляции обычно легче, но утром не помогло, — убирает ингалятор на тумбочку рядом с кроватью. — Рассказывай, — подгибает ноги.

— Всё прошло хорошо. С Мариной почти не разговаривали. Ей там не особо рады. Отец Аслана прямо за столом спросил, кто мой родной отец.

— Серьезно? — Нари округляет глаза.

— Да. Было неприятно, конечно. Но я промолчала.

— Да уж, воспитание. А Марина что?

— Сказала, что это не его дело, грубо говоря. И встала из-за стола. Я ещё немного времени побыла у них и уехала.

Халид чудесный ребёнок. Видно, что ему сильно не хватает мягкости и тактильного контакта. Матери у него нет, а отец, наверное, не может дать столько.

При мысли об Аслане опять чувствую странное волнение. И сожаление. Неправильно это всё.

— Софа? — Нари встревоженно на меня смотрит. — Там что-то всё-таки случилось?

Вздыхаю. Что мне сказать? Это ужасно.

— Не случилось. Но Аслан…

— Понравился? — подруга хитро улыбается.

— Не знаю. Два раза, что мы виделись, он очень пристально на меня смотрел. Но, знаешь, не как охранник в магазине, который ожидает, что ты украдешь что-то. А будто разглядывал меня. И это… не знаю. Не должно быть так.

— Думаешь, у них с Мариной отношения не очень? — Нари пшикает в нос лекарство.

— Они вообще почти не общаются на людях. И то, что я видела, Аслан либо одергивает её прикосновения, либо грубит ей. Такое чувство, что… — замолкаю.

— Что она специально забеременела? — подруга продолжает за меня.

Киваю. Папа мне сразу это сказал, когда Марина ему позвонила спустя много лет. Она попросила мой номер телефона под предлогом, что хочет общаться. Папа был в ярости. Он очень добрый и мягкий человек, но когда дело доходит до Марины, превращается в зверя. Я реагирую на нее в разы спокойнее, но всегда переживаю за папу. Не хочу его ранить общением с ней.