Как снег на голову - Галина Кор Страница 7

Послушно беру сказанное и бегу из кухни. Мне кажется, он все понял… порыв мой… А я ведь вообще-то стеснительная! И предлагать себя не собираюсь. Это низко и пошло… Но от него исходит такая энергетика, что сносит, словно ураган. Хорошо, что на мне белье. Не броня, конечно, но хоть какая-то защита.

А если предложит? Откажусь? Это по пьяни легко, а как утром потом себя вести? И вообще, как это делать с первым встречным?

А с другой стороны, выпадет ли мне в жизни еще такой шанс, чтобы прямо и тело, и лицо… да и собеседник он приятный, с ним легко…

Не знаю, не знаю… я вся такая противоречивая, внезапная вся такая…

И хочется, и…

— Юленька, ты куда? — резко торможу и оборачиваюсь.

— Гостиная в ту сторону, — махнув рукой с бутылкой указывает направление, — в той стороне выход на улицу.

— Тут у тебя все так запутанно… — покраснела от неловкости до корней волос. Хорошо, что свет приглушен. Вот я чучундра, ломанулась, как лошадь! Нет, чтобы спросить, куда идти… бегу, думая черт знает о чем.

И с чего я вообще взяла, что Макар мне собирается что-то предлагать? Возится со мной из жалости…

Умею я сама себя принизить, прямо мастер. Пинок под зад, себе любимой. С небес, да на землю! Самоедка… Самокритика и самокопание — это мое все. Надо взять паузу, иначе загонюсь в край «на пьяные»-то дрожжи…

Останавливаюсь на пороге гостиной. В комнате темно, видны лишь очертания предметов. Макар знает территорию, поэтому идет смело. Слышу, как ставит бутылку и тарелку с фруктами на стол. Секунда и загорается электрический камин, освещая комнату.

Здесь симпатично. Напротив камина стоит большой бежевы диван, рядом — кресло, перед которым стоит небольшой деревянный столик. Ворсистый ковер доходит прямо до камина. Окна в пол, наверное, с выходом во двор. Воздушная тюль, словно безе. И в противовес ей, тяжелые шторы шоколадного цвета. В углу-таки стоит заявленная елка. Украшена минималистично, но это придает ей лишь элегантность и утонченность, добавляя шарма всему помещению. Словно акцент специально смешен на ель, как на дерево, а не на игрушки, как на украшение.

Макар включает гирлянду на елке. Загораются яркие огоньки, обрамленные то ли в листочки, то ли в сердечки… Две ажурные половинки золотистого цвета.

— Присаживайся, — Макар указывает рукой на диван.

Решаю, что сяду в отдельное кресло. От греха подальше. А то он может и не имеет по отношению меня никаких планов, а я тут завелась, как старый патефон, пока в голове вся пластинка не проиграет и меня не отправят спать, не успокоюсь.

И вот я, неуклюжая корова, делаю пару шагов, и подворачиваю ногу. хорошо, что устояла, в руках-то бокалы!

— Аккуратно, — Макар хватает меня за локоть. Хромая, делаю пару шагов и падаю в кресло. Ставлю бокалы на столик. Кладу «раненную» ногу на другую и принимаюсь массировать.

— Давай я, — опускается передо мною на колени, — все-таки я врач.

— А какой именно?

— Тот, который нужен… — осматривает щиколотку, щупает. Вроде со знанием дела… Может и правда врач? — Ничего критического, легкое растяжение. Нужен массаж. — Садится по-свойски, облокачиваясь спиной о мое кресло, перекидывает больную ногу через плечо, и принимается за массаж. Пальцы у него жесткие, давит ощутимо, но это такая боль, послевкусие которой, тебя размазывает похлеще шампанского. Это прямо коктейль… «Смерть после полудня». Откидываю голову на спинку кресла и уплываю в ощущения на грани возбуждения.

— Красивая… — произносит шепотом. Пытаюсь понять, о чем он.

— Елка? — предполагаю, поднимая голову и смотря на него осоловевшим взглядом.

— Ножка… — проводит бородой по голени, поворачивая голову в мою сторону.

Остановите Землю, я сойду!

9. Сладости и радости

Ну какая же она все-таки сладкая… Страсть как хочется лизнуть.

Почему-то мне казалось, раз никто такую красотку не присвоил, значит там, под моим плотным халатом, скрывается явный дефект. Из нереального — третья грудь или конский член. А что, в наше суровое время возможно все!

Пока она переодевалась, я делал вид, что занят более интересными делами, чем подсматриванием. Но стоило ей сбросить халат, и я уставился в защитное стекло духового шкафа, которое отлично передавало картинку. Там не просто все супер, а там прямо супер-пупер. Аккуратная попочка сердечком, длинные стройные ножки, ровная спинка с ямочками на пояснице… и грудь промелькнула, размера третьего…

Уууу!!! Вою голодным волком.

Внутренний голос ворчит: «Жданов, Жданов… ты ведешь себя, как юнец в пубертатном периоде. Еще начни шутить, как задрот, типа: 'Как спасти девушку от изнасилования? Уговорить». Головой понимаю, что веду себя неадекватно, не свойственно самому себе, но ничего не могу с эти поделать.

Ничего лучше не приходит в голову, как увести ее в более располагающее к близкому общению помещение — гостиную.

Как она вовремя подвернула ногу… Мну ее, и мысленно кончаю. Тонкая щиколотка, аккуратные пальчики, размер ноги, не больше тридцать седьмого… провожу рукой выше… гладкая бархатистая кожа голени и округлые коленки…

— Красивая… — шепчу.

— Елка? — Юленьку снесло волной удовольствия. Она расслаблена по максимуму.

— Ножка… — медленно провожу отросшей бородой по гладенькой ножке, чтобы повернуться и посмотреть ей в глаза.

Взгляд с поволокой медленно сменяется на встревоженный. Что она видит в мое, неизвестно. Освещения от елки и камина недостаточно, чтобы рассмотреть там похоть. Но, видно от меня исходит такая энергетика, что закачаешься.

Юля пытается выдернуть ногу, но я крепко удерживаю одной рукой, а второй, ласково поглаживая, успокаиваю:

— Спокойно, это же просто комплимент. Разве тебе не делали комплименты? Такая красивая девочка их должна каждый день сотнями исчислять.

— Может быть и делали, когда я была помоложе, — глазки блестят. Пьяненькая, но бдительная. Это хорошо… нечего перед всеми подряд светить такой красотой. А передо мной можно. Я же не все! Может у меня намерения самые что ни на есть серьезные…

— А сколько тебе лет? — приподнимаю бровь.

— А тебе? — зеркалит.

— Я первый спросил, — расплываюсь в игривой улыбке.

— А я первая переспросила.

— Ладно… я отвечу, только и ты потом дашь ответ. Ок? — кивает. — Мне тридцать девять, — наклоняю голову чуть на сторону, даю понять, что теперь ее очередь.

— Тридцать, — говорит на выдохе.

Внутренний голос удивленно: «Сколько? Не дал бы больше двадцати пяти!».

А рот произносит другое:

— Никогда бы не дал. Но это однозначно лучше, чем семнадцать, — смотрю на нее снизу вверх пожирающим взглядом, — не посадят за совращение…

Нога в моей руке напрягается.

— Ты хочешь меня совратить? — мне показалось, или произнесла она это с нотками возбуждения.