Измена. Лёд и пепел - Лена Тэсс Страница 7

Я прищурилась, обдумывая сказанное. Мне не нравилась эта идея - отпускать ее в такую далекую поездку с ночевкой. Варя ездила в летний лагерь последний раз в четвертом классе и после этого напрочь отказывалась это делать. Она не любила школьные экскурсии даже как возможность пропускать уроки. А здесь…

Пока я думала Варя ушла и вернулась с бумагой. Разрешение, которое необходимо подписать и номер счета куда было необходимо перевести…

- Это цена?

- Да.

- Но это огромная сумма. Я не могу решить такое без твоего отца, Варюш, а он в командировке и вряд ли возьмет трубку.

Но как оказалось дочь подготовилась и к этому вопросу.

- Я с папой уже поговорила. Он не против и даже скинул мне денег на карту, но подписать разрешение просил тебя. Так и сказал: “Если мама не против, то как я смогу отказать”. Ты же не против? - будто у меня был теперь шанс объяснить дочери почему не стоит отправляться в такие поездки или просто высказать свое мнение. Из меня очень ловко сделали не только “плохого полицейского”, но и “неблагодарную больную” если откажу. - Мам, пожалуйста. Я не хочу оставаться одна и пропустить эту поездку. Возможно таких уже никогда не будет.

Я неуверенно улыбнулась.

Это слова не Вари, а Подольского.

Дочь, конечно, отражение папы, но сама бы она не манипулировала, а уговаривала. Ее аргументы звучали бы иначе, а здесь - не просьба, а заученная предвыборная речь. Выбери - или проиграешь!

Мне вдруг стало невероятно грустно. Грустно и одиноко. Я видела перед собой не просто дочь, а маленького, только начинающего тренироваться манипулятора. И понимала, что учитель у нее был первоклассный.

Я посмотрела на ее полное надежды лицо и поняла, что у меня нет сил бороться. Ни с Лешей, ни с ее взрослеющей хитростью.

Не сейчас. Не сегодня.

- Хорошо, - выдохнула я, сдаваясь. - Я все подпишу. Можешь съездить, если пообещаешь вести себя хорошо.

- Спасибо, мамочка! Ты лучшая! Я обещаю, что буду самой лучшей и самой примерной в этой поездке! - ее лицо озарила абсолютно искренняя, восторженная улыбка. Она стремительно наклонилась, чмокнула меня в щеку, схватила бумаги, которые я едва успела подписать и выпорхнула из комнаты, оставив за собой лишь легкое дуновение ветра и ощущение внезапной пустоты.

Дверь притворилась, и я осталась одна в тихой, полутемной комнате. Горькое послевкусие разговора медленно разливалось внутри, смешиваясь с теплотой от супа и ее мимолетной ласки.

С одной стороны — да, она заботилась. Варила, принесла, извинилась. Это было реально.

Но как же быстро детская непосредственность сменилась этим взрослым, почти деловым тоном, этой продуманной просьбой. Она это усвоит: чтобы что-то получить, нужно не прямо просить, а обойти с фланга - через ласку, через заботу, через манипуляцию. Запомнит как сыграть на чувствах, точно как ее отец.

Слезы наворачивались на глаза от бессилия. Как оградить ее от этого? Как сохранить в ней ту самую, настоящую, не расчетливую искренность, и не взрастить в ней холодную хищницу, которая будет считать, что все в жизни достигается через умелую игру на чужих слабостях?

И конечно, его гениальный ход. Он не просто “заботился” утром обо мне, машине и уборке. Леша возвращал все на круги своя. Восстанавливал статус-кво в семье. Теперь он - “добрый папа”, который “не против”, а я - буфер, принимающий решения, тот, на кого можно свалить ответственность и вину.

Он снова поставил меня на мое место. Удобное для него.

Пешки в его большой игре.

Глава 4

Три дня.

Три дня я пролежала в этой кровати, прислушиваясь к звукам дома, которые стали чужими. Три дня я пыталась отличить искренность от лжи, заботу от расчета.

Это выматывает не хуже, чем участие в “Горячих головах” или попытка собрать разрешения сделать манту у родителей целой школы.

Слабость все еще цеплялась за кости тягучей, медовой паутиной, но я уже могла вставать. И вставала.

Могла сама дойти до кухни, налить себе чаю. И делала это. Просто чтобы сойти с ума и не чувствовать себя беспомощной инфузорией.

Мир медленно возвращался в свои привычные очертания, но что-то в его фундаменте сдвинулось безвозвратно. Как тектонические плиты, чье движение вызывает землетрясение и цунами, так и моя жизнь раскололась на части, которые теперь сталкиваются друг с другом.

Все было на своих местах: диван, телевизор (новый, он появился на второй день, без обсуждений), ваза почти такая же, но теперь действительно хрустальная. Но это была уже не жизнь, а ее качественная, высшего сорта подделка. Красивый занавес.

За ним - пустая сцена.

Варя за эти дни стала моей тенью. Приносила еду, таблетки, помогала с домашними делами и делала уроки, обращалась за помощью и даже посмотрела со мной пару серий “Отчаянных домохозяек”. И я бы хотела насладиться этими моментами, но в ее заботе я слышала отголоски нашего первого разговора.

Каждое ее “Как ты себя чувствуешь?” звучало для меня как “Ты же не передумала подписать разрешение?”. Она вкладывала в ложку супа не только курицу и вермишель, но и молчаливое напоминание о своем ожидании. И я не могла винить ее - этому ее учили в главной школе ее жизни, здесь, в этих стенах. Учил папа.

А его не было. Он пребывал в командировке, где вершил судьбы (по крайней мере искренне в это верил) и творил добрые дела (ну как минимум обещал это делать в будущем).

Мы сухо переписывались. Так же сухо разговаривали по телефону.

Голос Покровского был всегда одинаковым - заботливым, вежливым, словно он разговаривал не с женой, а с очередным избирателем. Леша был уверен, что конфликт исчерпан. Что его утренний спектакль с таблетками и чаем с малиной поставил жирную точку в произошедшем. Он считал, что я проглотила наживку - его версию правды, аккуратно очищенную от стыда и совести.

Но это не так.

Они не прервали общение. Я была в этом уверена - Леша не умеет отказывать себе в удовольствии - возможно именно это его единственная слабость. Соню, может, и уволили. Но только с поста помощника, не любовницы. Теперь они просто станут осторожнее.

На